Наша любовь
Шрифт:
– Пару лет назад я играла ведущую роль в костюмированном шоу на...
– У меня и телевизора-то нет, – без малейшего сожаления отозвался мистер Нортон.
– О! Ну... еще я участвовала в радиопостановках...
– Я крайне редко включаю радио.
Джейн была потрясена. Как может образованный человек совершенно не интересоваться драматическим искусством? Не отдавать должное сцене?
Вот ведь ирония судьбы: за последние двадцать четыре часа Джейн из кожи вон лезла, чтобы остаться неузнанной, а теперь чувствует себя задетой, оттого что это
Ей очень захотелось ядовито поинтересоваться, читает ли мистер Нортон газеты, но подобный вопрос мог выдать ее с головой.
– Как же вы развлекаетесь? – полюбопытствовала Джейн, скрывая досаду.
– Я не нуждаюсь в развлечениях. Моя жизнь полна и без того.
– Да уж, надо полагать, – съязвила Джейн.
Работа, сплошная работа, с отвращением подумала она. Нескончаемая череда скучных, безликих цифр. Пухлая нижняя губа задумчиво оттопырилась, изощренный ум постигает невидимый непосвященным вечный смысл, тайну мира, спрятанную в бухгалтерском балансе. Неудивительно, что парень совсем не умеет общаться с людьми.
Бедный ягненочек. Он не привык делиться эмоциями, ибо умение это приходит через культурный обмен. Если разнообразие – соль жизни, то его жизнь, должно быть, на редкость пресная...
– Уверен, что вы превосходная актриса.
От слуха Джейн не укрылась скептическая нотка.
– Вы-то откуда знаете? – съехидничала она.
– Ну... – Молодой человек понизил голос, не сводя взгляда с ее помрачневшего личика: – Вы очень привлекательны.
Джейн мгновенно ощетинилась, словно котенок, которого погладили против шерсти.
– Какое отношение это имеет к актерскому мастерству?
– Гм... я подумал, что так легче получить роль, – объяснил юноша.
Он хоть понимает, что говорит, какой подтекст имеют его слова? А может, эти карие глаза отнюдь не так наивны и бесхитростны, как кажется? Джейн окончательно рассвирепела.
– Вы хотите сказать, что контракты я подписываю в постели? – ледяным голосом спросила она.
Недотепа смущенно заморгал.
– Нет, нет, я ничего такого не имел в виду... Я... я уверен, что вы очень талантливая актриса.
И очень респектабельная женщина.
Джейн рассмеялась озорным мальчишеским смехом. Она быстро вспыхивала, но столь же быстро отходила.
– Респектабельной женщиной скорее следует назвать мою матушку. У меня этого качества нет. Впрочем, меня уважают. Уважают мою работу... И я целуюсь с кем-то потому, что хочу этого, а не потому, что стараюсь что-то получить таким путем. Сексом я не торгую.
К ее великому удивлению, молодой человек не вспыхнул и не смутился, выслушав столь недвусмысленное признание. Лишь одна бровь поползла вверх.
– Ваша мать тоже актриса.
Учитывая его полнейшее невежество в культурном плане, Джейн восприняла последнее утверждение как вопрос. Но Патриция, будь она рядом, оскорбилась бы не на шутку. Она играла ведущие роли на протяжении вот уже четырех десятилетий. Имя Лоу в театрах Австралии стало символом бескорыстного служения искусству. Долг требовал, чтобы Джейн вступилась за честь семьи и воздала должное ее многочисленным заслугам.
– Да. Моя мать – Патриция Лоу!
Девушка ожидала, что и это имя окажется для собеседника пустым звуком, но молодой человек утвердительно кивнул.
– Ах, вы из тех самых Лоу! Ваш отец, кажется, был возведен в рыцарское звание за заслуги в развитии театрального искусства? Я помню его имя в списке награжденных за прошлый год.
Где искусство бессильно, победу одерживает снобизм!
– Да, верно. – В кругу семьи новообретенный титул стал источником нескончаемых шуток, поскольку грозного Доналда трепещущие новички на всякий случай величали сэром, а за Пат в театральных кругах давным-давно закрепилось ласково-почтительное прозвище Ее Светлость.
– Полагаю, ваша мать тоже бухгалтер? – поддразнила Джейн, наслаждаясь чувством сопричастности к могучему клану.
И снова – долгий, оценивающий взгляд.
– Моя мать умерла. Я был тогда еще ребенком.
– Ой! – Веселость Джейн мгновенно угасла, глаза затуманились сочувствием. – Мне очень жаль. Правда.
Живое воображение тотчас же нарисовало ей маленького мистера Нортона. Он, наверное, был хрупким, смышленым, ласковым мальчуганом, слишком застенчивым и потому необщительным, а после смерти матери окончательно замкнулся в себе. Нет, никогда он не был бесстрашным, неуправляемым бесенком, вроде ее братьев... или ее самой, если на то пошло.
Джейн порывисто потянулась через проход и накрыла ладонью руку Стива, покоящуюся на подлокотнике. Рука оказалась прохладной и твердой на ощупь, словно загорелая кожа обтягивала холодную сталь, а не теплые мышцы. Джейн почему-то представляла руки бухгалтера холеными и дряблыми. Или постоянная конторская работа так закалила пальцы, что теперь ими орехи колоть можно?
Но больше всего сбивало с толку другое: вибрация самолета передавалась ей через этого человека. От точки соприкосновения ощущение покалывания распространялось по всей руке.
Стив опустил взгляд на маленькую белоснежную изящную ручку, накрывшую его собственную в интуитивном стремлении ободрить и защитить.
Рисуя в воображении печальные картины одинокого детства, Джейн не заметила, что была выдержана короткая, точно рассчитанная пауза, после которой Стив скорбно добавил:
– Это был несчастный случай. Отец тоже погиб.
Рука девушки дрогнула, хрупкие пальчики импульсивно сплелись с его пальцами. Отзвук моторов, отзывающийся в ее руке мелкой вибрацией, усилился до весьма чувствительного покалывания, которое распространилось до плеча, а затем – к ключицам.