Наша Маша (Книга для родителей)
Шрифт:
Бродили довольно долго, но нашли всего два гриба: подберезовик и моховичок. Утром и днем кто-то основательно прочесал лес. Впрочем, нам и некуда было бы складывать грибы— корзинок мы взять с собой не догадались. Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами...
* * *
Спать вчера легли рано— не было электричества.
Между прочим, Машка впервые увидела свечу. Маме в магазине подарили огарок, и она принесла его и стала зажигать.
— Это что?— спросила Машка.
Ей объяснили:
— Это называется свеча.
А Машкин папа когда-то,
— Это что?
И ему объяснили:
— А это, Лешенька, называется электричество.
* * *
Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?
Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.
— А теперь,— говорит,— Маше дай.
И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!
Я говорю:
— Ах, вот как? Ты— Маша?
— Нет, нет, я— мама!
Достаю конфету. Говорю:
— Это— Машеньке.
Не берет.
— Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.
Качает головой. Стойко держится. Для нее очень существенна почему-то эта метаморфоза с именами. Не знаю, так ли уж хорошо, что мы соглашаемся участвовать в этой затянувшейся игре. Что ж, она меня так всю жизнь и будет Алешей называть?!
Впрочем, педагогический смысл в этой игре есть. Алеша и Маша должны играть роль хороших детей. А маленькой “маме” мы имеем право в нужном случае сказать: “Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!”
А причина все та же: то, что Машка— единственная, что у нее нет братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.
Все-таки надо найти меру даже в игре.
Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:
— Куда ушла Елена Семеновна?
Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:
— Нет. Я— мама!
— А разве я сказал “мама”? Я говорю: Елена Семеновна.
Что же это, братцы, такое: значит, мы и между собой должны именовать себя “Машей” и “Алешей”? А Минзамал я должен говорить: “Где Машенька?”, подразумевая под этим: “где Элико Семеновна?”
Нет, дружочек Маша, не выйдет!
Надо утвердить правило: делу время, потехе час.
28.8.59.
Перед завтраком слышу— горько плачет. В чем дело? Оказывается, мама стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка, которое, как известно, предвещает получение подарка.
Рыдает и кричит:
— Где подаик? Подаик где?
Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.
Показывает палец:
— Алеша, это что?
— Это пальчик.
— Нет, а что в пальчике?
* * *
Погода ненастная. Ветер. Дождь.
Но все-таки уже не так мрачно, как было все эти дни. Ветер повоет, повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.
Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы починили электричество. Оказывается, в районе больше двухсот повреждений электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.
Все-таки холодно. В большой комнате топили сегодня печку.
29.8.59.
У
5
Смирнова Вера Васильевна (1898-1969)— литературовед, критик, прозаик.
6
Халтурин Иван Игнатьевич (1902-1969)— прозаик, очеркист, многие годы был на редакторской работе в издательствах Детгиз, “Молодая гвардия”, в журналах “Мурзилка”, “Пионер”.
Я постарался как-то украсить этот вынужденный антракт в нашей игре. Сказал, что Маша пошла в буфет. Но когда нужно по-настоящему запихивать в рот сухарную запеканку, жевать ее и запивать кипяченым молоком,— трудно вообразить, что это буфет в Зоопарке. Буфет— это поэзия, а тут— серая проза. Однако в предвкушении соблазнительной поездки в Московский зоопарк Маша уплетала пудинг за обе щеки, давилась, но ела. И только под конец стала шалить, стала выталкивать языком жеваные сухари (наверно, уже не в силах была есть, не лезло).
Я сказал ей:
— Не надо так делать.
Она опять. Предупредил еще раз. Нет, расшалилась и уже не может остановиться.
— Ну что ж,— говорю,— в Зоопарк не поедем. До свидания.
И пошел к себе. Она опомнилась, спохватилась.
— Алеша! Алеша!
Но— уже поздно.
Пришел к себе, взял газету, прилег. Слышу на кухне голос Элико:
— Ты куда?
— Я к Алеше!
— Нельзя к Алеше.
— Пустите! Я— к Алеше!
— Нельзя, тебе говорят! Алеша работает.
А минуту спустя слышу за стеной душераздирающее:
— Але-о-о-оша-а-а!!!
Не только пожалел ее, но понял, что был неправ, что наказание несоразмерно с “преступлением”, что ушел я скорее всего потому, что надоело играть, просто придрался к случаю.
Сменил гнев на милость. Вернулся. Поиграли еще в Зоопарк, покормили слонов сахаром, обезьянок— печеньем. Пришла мама и тоже побродила с нами по дорожкам парка.
* * *
Позже играли в магазин. По очереди были продавцами и покупателями. Мне надоело покупать шляпы, чулки, утюги и галстуки. Я пришел и говорю: