Наша Маша (Книга для родителей)
Шрифт:
Но сама наизусть почти ничего не знает. Даже то, что знала, забыла. А “Поезд” Саши Черного может слушать пятьдесят раз подряд.
— Еще! Еще! Еще!
* * *
Рассматривали книгу Ревалда...
Отец Сезанна [ 15 ] читает газету “L'Evenement”.
— Что это?
Говорю:
— Дядя читает газету.
— Это грузинский дядя?
А Сезанн-pere действительно похож на грузина.
* * *
В мире дела идут своим чередом. Эйзенхауэр под напором народного гнева отказался от поездки в Японию. В газете карикатура: премьер Киси сидит в луже.
15
Сезанн Поль (1839-1906)— французский художник.
Машка:
— Это кто?
— Это Киси.
— Кто?!!
— Киси. Так его зовут. Хочешь с ним дружить?
— Гм... Он что-то немножко сердитый.
* * *
Интересуется вопросами жизни и смерти. “А где я, а где она, он были тогда?”
“Что такое умер?”
Что ей сказать и как сказать?
Сегодня читали Сашу Черного. Я говорю:
— Саша Черный очень любил детей.
Это “любил” настораживает ее.
— А где он теперь?
— Далеко.
— Где?
— Очень далеко, Маша.
Подумала и:
— В красненьком домике али в зелененьком живет?
Между прочим, упорно вместо “или” говорит “али”.
22.6.60.
Вчера мама и Маша уехали в Лугу. А папу дела задерживают числа до 1 июля в Ленинграде.
Сегодня Элико звонила по телефону. Говорит, дачей довольна. А Машка— та в полном восторге. Ест клубнику, которую хозяйка при ней, на ее глазах снимает с грядки!
* * *
О жизни и смерти. Хотя не говорим, но понимает, что умереть— это очень плохо. И боится, что это слово будет произнесено.
Рассказывал ей на днях о нашем детстве. Говорю:
— Тетя Ляля была тогда совсем маленькая. У нее еще косичек не было. Вася был побольше, а я— самый старший...
Перебивает:
— А где теперь Вася?
Я говорил ей— и не один раз,— что он умер.
На этот раз говорю:
— Далеко.
— Живет далеко?
Это “живет” так многозначительно, что не остается сомнений, что именно она имеет в виду.
Говорю:
— Да, живет.
И опять:
— В розовом домике али в голубеньком?
Что за домики— не понимаю. Но если есть домик, тогда святая ложь становится правдоподобнее.
* * *
На улице. Крохотная собачка бежит у ног хозяйки.
— Маша! Смотри!..
— Ой, что это за собачка? Может быть, это наша родилась уже?
23.6.60.
Забыл давеча записать. После долгих споров и колебаний накануне отъезда свели Машку в дамскую парикмахерскую, и там тетя в белом халате отчикала Машину косу. Машка— ничего, не плакала, не горевала, только просила все время, “чтобы было как у мамы”.
Подстригли ее в кружок. Стрижка ей не идет, а главное— волосы по бокам болтаются и лезут все время в глаза. Лучше бы уж со своим конским хвостом бегала.
* * *
Утром сидит за столом, изнемогает. На маленькой тарелочке— приправленная повидлом манная каша. Машка не ест, вертится на своем стульчике.
— Ты что?
Вздохнула:
— Не знаю... что-то кашу не хочется.
Этим “что-то” она как бы смягчает (и довольно часто) недозволенную формулу “не хочу”.
24.6.60.
От наших лужанок ни слуху ни духу. Обещали писать и не пишут.
Переписываю— в день по чайной ложке— те записи, которые делал на бумажных клочках...
* * *
Сидела за своим столиком, обедала. Рядом на оттоманке развалился наш котище.
Маша:
— Кот, уйди! Ты что не уходишь? Папа, кот на скатерть лег! У него же муравьи и глисты.
— Что у него?!!
Поправилась:
— У него комары и глисты.
Это она комаров и муравьев с блохами спутала. Знает, что и первые, и вторые, и третьи кусаются.
27.6.60.
Первое письмо из Луги. Мама устала, измучилась устройством быта, но при этом не нахвалится тамошней природой, ее красотой, целительностью воздуха и так далее.
Маша блаженствует.
Целый день в саду. Только есть домой приходит.
Подружилась, по словам мамы, с хозяином, отставным полковником, поливает из маленькой лейки грядки, получила “надел”— собственную маленькую грядку, с огурцами, кажется...
* * *
Недели две назад— голос за дверью моей комнаты:
— Можна?
Говорю:
— Да, мамочка.
Появляется Машка:
— Ты думал— мама?
— Да, я думал— мама.
Страшно ей понравилось, что ее за маму могут принять.
— Давай еще подумай. Хорошо?— говорит она и быстро выходит из комнаты, чтобы еще раз постучаться и спросить:
— Мож-на?
* * *
Скучаю без тебя, Машка. Скоро, надеюсь, увидимся. До свиданья, дружочек. Маруська моя курносая!..
3.7.60. Луга.
Уже четвертый день папа в Луге. Ехал сюда автобусом. После двух с половиной часов качки и тряски вышел, пошатываясь, на привокзальную площадь, огляделся: никого нет, никто не встречает.
И вдруг— где-то далеко-далеко— разглядел голубую мамину кофточку, а рядом с мамой— человечка в белой панамке. Еще издали увидел, как покраснела, залилась румянцем Машутка, когда мама сказала ей:
— Смотри, папа приехал!
Бежала со всех ног. В протянутой ручонке букетик полевых колокольчиков.
Все эти дни не отходила от меня.
К сожалению, погода с моим приездом испортилась— холодно, льет проливной дождь.
Вчера выдался небольшой просвет, и мы с Машей пошли на прогулку, знакомиться с окрестностями. Тут, на берегах Луги, довольно красиво, а местами и очень красиво, но не так дико, безлюдно и пустынно, как нам казалось, когда мы снимали дачу.