Наше дело правое
Шрифт:
Он пришел в себя вовремя. Он успел увидеть, как это случилось. Как дрогнули стройные вражеские ряды, как, сломя голову и топча все на своем пути, побежали великаны тролли, как голося от ужаса и бросая луки, бежали горделивые красавцы-эльфы, как с визгом метались воины из людей, рубя кого попало и сами падая под ударами, как один за другим в торопливо поставленных порталах исчезали маги. Как наконец возник огромный багровый портал и предводитель вражьего войска шагнул в него — и как брошенный из невероятного безмолвного
Он видел, как все случилось и чем все кончилось. Вот только описать бы нипочем не взялся. Потому что слов таких нет. Битва закончилась, так и не случившись. Огромного вражьего воинства больше не существовало. Выжившие удирали со всех ног, топча и кромсая друг друга. Устрашающие чудовища, непохожие больше ни на троллей, ни на эльфов, гнали их все дальше и дальше, и только черные мечи с резким воем вспарывали воздух.
Мальчишка-полководец присел на камень.
Так или иначе, а все закончилось. И, наверное, все это можно было назвать чудом… вот только слишком большой жертвы это чудо потребовало.
— Как мы им вставили! — донеслись до него радостные голоса.
Это возвращались победившие эльфы.
Нет. Только не эльфы.
Отныне и навсегда… кто?
Тролли?
Вот только кто поверит в таких троллей?
Хм-м… что ж, пусть попробуют не поверить. Если храбрости хватит.
— Эй, командир! А здорово мы им вставили?!
И бывшие эльфы громко и хрипло запели всю ту же песню. Вот только теперь это было обычное пение.
— Здорово! — сказал мальчишка.
Сказал так, как он сказал бы тем.
Или это они и были?
Нет.
Те остались позади. Вечным, несокрушимым щитом. Смертным щитом, заслонившим дорогу смерти. И смерть не прорвалась. Смерти не дано уничтожить смерть. Только жизнь на это способна. Жизнь, отданная за друзей.
— А теперь мы пойдем обратно, — сказал полководец. — Мы пойдем обратно, потому что я должен услышать, как смеются камни!
— Еще бы! — хриплыми голосами поддержали его воины. — Обязательно нужно посмеяться вместе с ними! А как же иначе!
Тяжелая ручища тролля дружески похлопала командующего по плечу, и мальчишка вздрогнул. На лице бывшего командира эльфов победно царила ухмылка командира троллей.
— Идем, — сказал тот.
Они шли обратно.
Они возвращались к Смертной Стене.
Они пришли и вновь запели. Эта грохочущая песня сегодня владела всем сущим, и не было никого, кто мог бы ей противиться.
Они стояли, вглядываясь в суровый растрескавшийся камень, силясь различить в нем скрывшиеся лики друзей, и пели, пели так, словно они с ума сошли, впрочем, должно быть, так оно и было… пели… пели… пели…
…о том как это здорово — жить, любить и сражаться под жарким солнцем и яркими звездами… о том, как это весело — целовать любимую и убивать врагов, петь и плясать вечный танец битвы и умирать на груде мертвых тел, обнимая умирающую подругу… а потом, ступив за грань, без страха посмотреть в глаза Богов и Предков… о том, какое это счастье — быть и перестать быть, чтобы потом, когда-нибудь, вновь случиться на этой земле, под этим солнцем и этими звездами…
Они пели и пели… и мертвые камни внезапно рассмеялись ликующим смехом! Ох, как они рассмеялись, эти мертвые камни!
Каменная стена смеялась, ловя всем своим телом, словно в огромную каменную ладонь, отголоски песни. Каменная стена пела и смеялась, смеялась и пела. Она была такой живой, эта песня мертвых камней… такой живой, словно…
Когда непрошеные слезы защипали глаза, мальчишка одним движением выхватил меч и яростно всмотрелся в его безупречное зеркало.
«Смотри мне! — свирепо пообещал он своему отражению. — Если посмеешь зареветь и испортить праздник — глотку перережу, щенок сопливый!»
А потом оторвал взгляд от меча и расхохотался с такой яростью, что все бывшие вокруг него чудовища — живые и каменные, — почтительно вздрогнули.
«Да, — говорил этот устрашающий смех, — мы им действительно вставили!»
— Командир, нам пора.
Кто-то сказал это. Что ж, он прав. Действительно — пора. Все, что нужно было сделать, — сделано. Души павших почтены должным образом. Надвигается вечер. Нужно спешить. Нужно. А то как бы посланные в обход отряды в сумерках друг с другом не столкнулись. Еще этого только не хватало.
— Я буду помнить, — сказал он, глядя на каменную стену.
Каменная стена в последний раз дохнула теплом.
— Вперед, — приказал он своим воинам.
И не ощутил желания плакать. Слезы были далеко. Страшно далеко. А может, их и вовсе не было? Он ничего не чувствовал. Совсем ничего. Ну, разве что только то, что ему на спину вкатили гору в полмира величиной. Но ведь он сильный, он же — чудовище, так что ему какая-то там гора? Он и дюжину таких снесет и даже не заметит.
— Мне кажется, сегодня ночью тебе понадобится женщина, командир, — девушка-воин мягко положила на его плечо тяжелую руку.
— Понадобится, — кивнул он, почти не удивляясь ни ее предложению, ни своему неожиданному ответу.
— Ну так я приду, — с улыбкой пообещала она.
— Приходи, — сказал он, но так и не смог улыбнуться.
Быть может, у него это получится позже?
Или уходящие слезы прихватили с собой и смех? И даже улыбку?
Что ему тогда остается? Скалиться?
Что ж, если и так, не страшно. Он знал одно место, в котором сможет смеяться всегда, даже если и вовсе забудет, как это делается.