Наше море
Шрифт:
Сходим на берег и с волнением снимаем фуражки.
Здравствуй, Севастополь - родная земля! Мы вернулись к тебе, как обещали в тот день, когда отходили на последнем корабле от горящего Херсонесского мыса. Это о тебе напишут поэты:
Израненный, но величавый
Войдешь ты в летопись веков -
Бессмертный город нашей славы,
Святыня русских моряков!
Знакомые, дорогие для каждого моряка места! Здесь, на этой каменистой земле, на Сапун-горе, на берегу Стрелецкой бухты и на Херсонесском мысу, на Северной стороне и у Константиновского равелина, погребены наши боевые товарищи. Копни лопатой эту политую кровью
Мы поднимаемся от Телефонной пристани вверх по дороге, заваленной камнями. Надо подыскать помещение для штаба бригады и береговой базы. Слева, на холме, полуразрушенный дом. В уцелевшее окно, заставленное кусочками стекла, выведено колено трубы, из нее идет дым. На расчищенной площадке возле дома вкопан в землю стол, а на железной балке, выступающей из стены, греется на солнце рыжая кошка.
Мы выходим на улицу Ленина. Перелезая через груды камней, огибаем воронку, где валяются зеленая немецкая [228] каска, стреляные гильзы, осколки снарядов. Вот здесь, справа, была Минная башня. Кто из черноморских моряков не знал это старинное, похожее на маяк здание? Оно составляло такую же неотъемлемую часть Севастополя, как Малахов курган, памятник затопленным кораблям, бастионы на Историческом бульваре. Когда бывалого моряка спрашивали, где стоит его корабль, следовал лаконичный ответ: «Под Минной!»
Молодому моряку, пришедшему служить на флот уже после войны, некоторые названия будут непонятны. Где эта Минная башня?
Тщетно будет он разыскивать Херсонесский мост - там проходит сейчас улица имени адмирала Октябрьского. Давно нет довоенных узеньких улочек, на которых не могли разминуться трамвай с автомашиной, позабыт маленький открытый трамвай. Нет больше и яликов, на которых отставные матросы переправляли через бухту жителей города.
– Вот здесь был дом, где я жил, когда приехал из Владивостока!
– говорю я Чугуенко, показывая на разрушенную каменную коробку на углу улицы Ленина и переулка у Матросского бульвара.
Хочется найти хотя бы кусочек стенной штукатурки, обломок двери или окна. Но ничего нет, кроме обгоревших и уже выветрившихся стен. Вот здесь был выкрашенный в зеленую краску балкон, но он обвалился. В Севастополе любили украшать дома балконами, с которых можно было увидеть кусочек голубой бухты и стоящие на рейде корабли.
Уходя из дому еще в первый день войны, я взял с собой очень дорогой мне томик «Севастопольских рассказов» Толстого. Книга прошла со мной по военным морским дорогам и сейчас возвратилась снова в Севастополь.
Между грудами камней зеленеет трава. На Матросском бульваре цветут редкие кусты сирени. Мы выходим на площадь Третьего Интернационала. Поражает безлюдье и тишина в этой некогда самой оживленной части города. Площадь кажется пустой и потому, что нет на постаменте величественной фигуры Ленина с бронзовыми фигурами солдат и матросов у подножия. Немцы разрушили памятник. [229]
Уцелела избитая осколками, израненная пулями колоннада Графской пристани, на флагштоке которой в день освобождения Севастополя матрос Рублев повесил вместо флага свою бескозырку. Совершенно разрушено старинное здание Дома офицеров флота. Больно смотреть на вырубленные и обуглившиеся деревья Приморского бульвара, на котлован, вырытый там, видимо, для зенитной батареи. Под каменным мостиком на бульваре устроен какой-то военный склад с черными немецкими литерами на дверях.
Стерт с лица земли находившийся рядом с Приморским бульваром городской театр имени Луначарского. Над этими развалинами мрачно возвышается остов здания института имени Сеченова (сейчас там Дворец пионеров). Черные дыры окон, выщербленные грязные колонны, над которыми случайно уцелела скульптурная фигура, - вот все, что осталось от этого некогда прекрасного строения. Дальше, на проспекте Фрунзе, ныне Нахимова, ни мостовой, ни тротуаров - лишь груда камней. Уцелевшее здание в Севастополе - редкость!
Кругом развалины, черный пепел, и только чайки над бухтой напоминают о прошлом.
Мы направляемся к институту имени Сеченова. Под ногами звенят осколки, у входа стоят какие-то баллоны с нарисованными на них черепом и костями. От каменных стен и пустых окон доносятся запахи гари и тления.
– Стоп!
– предлагает Чугуенко, доставая портсигар и закуривая.
Дальше, действительно, идти нет смысла, повсюду разрушенные дома. А здесь нижний этаж правого крыла здания уцелел. Требуется очистить его да еще исправить двери и окна. Мы решили занять это помещение под жилье для матросов береговой базы нашего соединения.
– Надо вывесить флаг или сделать заявку!
– шутит Чугуенко и на листе обгорелого железа делает надпись мелом: «Помещение занято. Бригада траления». Это, пожалуй, необходимо, так как все уцелевшие и наполовину разрушенные здания уже приспосабливаются для жилья и общественных учреждений. Этажом выше в институте имени Сеченова разместилась первая городская больница. [230]
Мне нравится этот район города. Отсюда прекрасно видны Северная бухта, весь внешний рейд и море до мягкой линии горизонта. А кроме того, именно здесь, начиная с сегодняшнего дня, предстоит работать нашим тральщикам.
Здесь над самой бухтой, на расчищенной площадке, в сборном трофейном домике будет помещаться наш штаб. Под развалинами городского театра обнаружили подвал. Там наши хозяйственники устраивают склады, сгружают с автомашин ящики, скатывают бочки.
Плохо с водой, с электричеством, хотя скоро должен прийти энергопоезд.
В первые дни пребывания в Севастополе мы вместе с заместителем начальника политотдела С. И. Аверчуком отправились в Константиновский равелин. Там до войны находилось наше подразделение - охрана рейдов Главной базы.
Фашисты, как узнали мы теперь, во время оккупации превратили равелин в застенок. Там они держали арестованных жителей Севастополя, морили их голодом, расстреливали во дворе.
…Прошло уже несколько дней, как мы живем в Севастополе, и все постепенно налаживается. Свежий ветер с моря шевелит листья оживших деревьев, зеленая трава пробивается сквозь камни. По утрам рыбаки доставляют на стареньких сейнерах свежий улов. Иногда забываешь, что находишься в разрушенном городе. Но стоит взглянуть на крутые берега у Сухарной балки - видишь, как навалом, один на другой громоздятся коробки железнодорожных вагонов и ветер гонит по склонам гор тучи пыли и пепла. А на улицах еще расчищают завалы битого камня, причудливо изогнутых трамвайных рельсов и колючей проволоки. Только на Большой Морской одиноко возвышается остов поврежденного здания почтамта да уцелела приземистая глыба старого собора. А на Историческом бульваре обгоревший скелет Севастопольской панорамы и обезглавленный памятник Тотлебену…