Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции
Шрифт:
Вполне может быть, что в свое время прозак отправится туда же, куда и антипсихотическое средство торазин, и уже не будет считаться чудо-лекарством из-за своих долговременных побочных эффектов, которые при его появлении были плохо исследованы. Но более трудная политическая проблема возникнет, если окажется, что прозак полностью безопасен, или если будут открыты аналогичные лекарства, действующие именно так, как гласит реклама. Потому что прозак, как утверждается, воздействует на самые главные политические эмоции: ощущение собственной ценности, или самооценку.
Самооценка — это, конечно, сверхсовременное психологическое понятие, о котором американцам все время говорят, что им его надо побольше. Но оно относится к одному из самых важных аспектов человеческой психологии — жажде признания, свойственной всем людям. Сократ в "Республике" Платона утверждает, что существуют три различные части души: желающая часть, рассудочная часть и то, что он называет "тимос" —
83
Robert H. Frank, Choosing the Right Pond: Human Behavior and Quest for Status (Oxford: Oxford University Press, 1985).
84
Подробное обсуждение роли признания в истории см.: Фрэнсис Фукуяма, "Конец истории и последний человек" (М.: ООО "Издательство АСТ", 2004), р. 227–241.
Большинство теоретиков от политики осознают центральную роль признания и, в частности, его ключевую роль в политике. Принц, сражаясь с другим принцем, воюет не за землю или за деньги; обычно у него и того, и другого столько, что он не знает, что с этим делать. На самом деле он хочет признания своего права владения или суверенитета, признания, что он — царь царей. Требование признания часто перевешивает экономический интерес; новым странам, скажем, Украине или Словакии, вполне могло быть лучше в составе большей страны, но им нужно не экономическое процветание, а собственный флаг и место в ООН. Именно по этой причине философ Гегель считал, что исторический процесс в основе своей движется борьбой за признание, начинающейся с первобытной "кровавой битвы" между двумя соперниками за то, кто будет господином, а кто — рабом, и кончающейся возникновением современной либеральной демократии, в которой все граждане считаются свободными и достойными равного признания.
Гегель считал, что борьба за признание есть чисто человеческое явление — даже в каком-то смысле центральное, определяющее суть человека. Но в этом он ошибся: под человеческой жаждой признания кроется биологическая основа, которая наблюдается и у многих других видов животных. Представители многих видов выстраиваются в иерархию подчинения (термин "очередность клева" идет, разумеется, от кур). У приматов — родственников человека, таких как гориллы и в особенности шимпанзе, борьба за статус в иерархии подчинения очень напоминает человеческую. Приматолог Франс де Вааль весьма подробно описал борьбу за статус, происходившую в колонии содержащихся в неволе шимпанзе в Нидерландах; книга называется очень точно — "Политика шимпанзе" [85] . Самцы-шимпанзе образуют коалиции, интригуют друг против друга и друг друга предают и очевидным образом испытывают эмоции, весьма напоминающие гордость и гнев, когда их ранг в колонии признается или не признается собратьями.
85
Frans de Waal, Chimpanzee Politics: Power and Sex among Apes (Baltimore: John Hopkins University Press, 1989).
Конечно, человеческая борьба за признание несравненно сложнее, чем у животных. Люди, обладающие памятью, способностью к обучению и огромным даром абстрактного мышления, могут направить борьбу за признание на идеологию, религию, должность в университете, Нобелевскую премию и много других еще символов почета. Но существенно то, что жажда признания имеет биологические корни, и эти корни связаны с уровнем серотонина в мозгу. Было показано, что у обезьян, находящихся в самом низу лестницы подчинения, уровень серотонина низок, и наоборот, когда самец обезьяны добывает себе статус самца альфа, он испытывает "серотониновый
86
Frank (1985), pp. 21–25.
Вот по этой причине такое лекарство, как прозак, может иметь серьезные политические последствия. Гегель утверждает, справедливо до некоторой степени, что весь процесс истории человечества движется непрестанными схватками за признание. Практически весь прогресс человека явился побочным следствием того факта, что людей никогда не устраивает полученное ими признание, и добиться его люди могут только борьбой и трудом. Иными словами, статус должен быть заработан, что королем или принцем, что вашим кузеном Мелом, который стремится подняться по карьерной лестнице до уровня десятника в цеху. Обычным и морально приемлемым способом преодоления низкой самооценки является борьба с собой и с другими, усердная работа, принесение каких-то весьма ощутимых жертв, в результате же человек поднимается наверх и это признается другими. Проблема с самооценкой, как ее понимает американская популярная психология, состоит в том, что она становится нормой, чем-то таким, что каждый должен иметь, заслужил он это или нет. А это девальвирует самооценку и делает безнадежными попытки ее создать.
Но вот выходит на сцену американская лекарственная промышленность, и она с помощью таких лекарств, как золофт и прозак, предлагает самооценку флаконами — просто путем подъема серотонина в мозгу. Возможность изменения личности, как описывает ее Питер Крамер, выдвигает несколько интересных вопросов. Нельзя ли было избежать всей борьбы в человеческой истории, если бы только у людей было побольше серотонина в мозгу? Потребовалось бы Цезарю или Наполеону завоевывать пол-Европы, будь у них возможность регулярно глотать таблетку прозака? И если да, то что бы сталось с историей?
Очевидно, что в мире есть миллионы людей с клиническими проявлениями депрессии, и у них чувство собственной ценности куда ниже, чем должно бы. Для них прозак и его аналоги — дар Божий. Но низкие уровни серотонина не отмечены четкой демаркационной линией патологии, и существование прозака открывает путь тому, что Крамер удачно назвал косметической фармакологией; то есть приему лекарства не ради его терапевтического действия, а просто потому, что от него человеку становится "лучше, чем хорошо". Если для человеческого счастья так необходимо чувство самооценки, то кто же откажется от его добавки? И тогда открыт путь лекарству, которое во многом неприятно напоминает сому из "Дивного нового мира" Олдоса Хаксли.
Если прозак оказывается чем-то вроде пилюли счастья, то риталину достается роль явного средства для общественного контроля. Риталин [87] — это торговое название метилфенидата, стимулятора, близкородственного метамфетамину, уличному наркотику, который в шестидесятых годах был известен под прозвищем "спид". Сегодня риталин используется для лечения синдрома, известного как "дефицит внимания — гиперактивность" (ADHD: attention deficit— hyperactivity disorder), — "заболевания", обычно встречающееся у младших школьников, которым трудно тихо сидеть на уроке.
87
В число близких по действию препаратов входят декстроамфетамин (декседрин, аддералл, декстростат) и пемолин (цилерт).
Дефицит внимания (ADD — attention deficit disorder) впервые был упомянут как заболевание в 1980 году в руководстве американской ассоциации психиатров "Руководство по диагностике и статистике умственных расстройств", библии официальной психиатрии. Название болезни в последнем издании "Руководства" было изменено на "дефицит внимания — гиперактивность", где слово "гиперактивность" было добавлено как определяющая характеристика. Включение ADD и затем ADHD в руководство само по себе интересный процесс. За несколько десятков лет изучения никто не мог указать причину ADD/ADHD; эта патология распознавалась только по симптомам. В "Руководстве" приводится несколько признаков этой болезни, например, невозможность сосредоточиться и повышенная активность двигательных функций. Врачи ставят диагнозы, которые можно назвать весьма субъективными, если у пациента наблюдается достаточное количество перечисленных симптомов, само существование которых — вопрос далеко не простой [88] .
88
Dorothy Bonn, "Debate on ADHD Prevalence, and Treatment Continues", The Lancet 354, issue 9196 (1999): 2139.