Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции

Фукуяма Фрэнсис

Противопоставление суждения мужиков-бюрократов заботе любящих матерей — умный риторический прием, но он не по теме. Мужчины — судьи, госслужащие и социальные работники — уже постоянно вмешиваются в жизнь женщин, говоря, что нельзя пренебрегать ребенком или обижать его, что ребенка надо отправлять в школу, а не выгонять зарабатывать деньги для семьи, что нельзя давать детям наркотики или оружие. И тот факт, что подавляющее большинство женщин используют свою власть разумно, не отменяет необходимости правил, особенно если технология сделает возможным всякие неестественные способы размножения (вроде клонирования), окончательные последствия которых могут быть неблагоприятны для здоровья ребенка.

Как показано в шестой главе, автоматическая общность интересов, которая предположительно существует между ребенком и родителем при натуральном размножении, при новых способах может не существовать. Некоторые говорят,

что мы можем предполагать согласие еще не рожденного ребенка на свободу от врожденных дефектов или умственной отсталости. Но можем ли мы предполагать согласие ребенка быть клоном, или быть биологическим отпрыском двух женщин, или быть носителем нечеловеческого гена? В частности, клонирование открывает перспективу, что репродуктивное решение будет служить интересам и удобствам родителя, а не ребенка, а в этом случае государство будет обязано вмешаться и защитить ребенка. [314]

314

Общую теорию, почему государство может легитимно вмешиваться в семейные вопросы, см.: Gary S. Becker, "The Family and the State", Journal of Law and Economics 31 (1988): 1—18. Беккер утверждает, что вмешательство государства необходимо только в тех случаях, когда не представлены адекватно интересы детей, что, похоже, и будет наблюдаться в случае клонирования.

Можно ли контролировать технологию?

Даже если мы решим, что технологию следует законодательно контролировать, то перед нами встает проблема: а можно ли это сделать? Действительно, одним из главных препятствий на пути мысли о схеме регламентации для биотехнологий человека является широко распространенное поверье, будто технологический процесс законодательно регламентировать невозможно, и что все подобные попытки обречены на поражение и провал ^[315] . Это радостно заявляется энтузиастами конкретных технологий и теми, кто надеется получить от них прибыль, и пессимистично — теми, кто рад бы притормозить распространение потенциально вредных технологий. В лагере последних в особенности наблюдаются пораженческие настроения по отношению к способности политики формировать будущее.

315

Я лично тоже повинен в таком образе мышления. См.: Francis Fukuyama, Caroline Wagner, et al., Information and Biological Revolutions: Global Governance Challenges — A Summary of a Study Group (Santa Monica, Calif.: Rand MR-1139-DARPA, 1999).

Это поверье стало особенно сильным за последние годы из-за наступления глобализации и нашего опыта в информационных технологиях. Ни одно суверенное национальное государство, гласит это поверье, не может регулировать или запретить технологические новшества, поскольку исследования и разработка просто перейдут на территорию, находящуюся под другой юрисдикцией. Американские попытки контролировать шифрование данных, например, или усилия Франции внедрить французский язык на французских веб-сайтах только сковывали развитие технологии в этих странах, и разработчики переносили свою деятельность в более благоприятный законодательный климат. Единственный путь взять под контроль распространение технологий — это международные соглашения по нормам ограничения технологии, о которых невероятно сложно договориться и еще труднее провести в жизнь. В отсутствии таких национальных соглашений любая страна, которая введет у себя законодательные ограничения, просто даст другим фору. Такой пессимизм по поводу неизбежности технологического прогресса неверен, но может стать самовыполняющимся пророчеством, если в него верят слишком многие. Потому что просто неверно утверждать, будто скорость и масштаб развития технологии контролировать нельзя. Есть много опасных и этически неоднозначных технологий, которые были объектом эффективного политического контроля, в том числе ядерное оружие и атомная энергия, баллистические ракеты, биологическое и химическое оружие, пересадка человеческих органов, нейрофармэкологические препараты и так далее, — технологии и продукты, которые нельзя свободно разрабатывать или свободно ими торговать. Международное сообществе много лет подряд эффективно регламентировало эксперименты на людях. Недавно проникновение генетически модифицированных организмов (ГМО) в пищевые цепи было намертво остановлено в Европе, а американские фермеры отказались от трансгенных злаков, которым только недавно радовались. Можно оспаривать правомерность этого решения

с научной точки зрения, но оно показывает, что марш биотехнологии — не колесница Джаггернаута.

И кстати, общее убеждение, что невозможно контролировать порнографию или политические дискуссии в Интернете, тоже неверно. Правительство не может закрыть каждый предосудительный сайт на всем земном шаре, но вполне способно повысить стоимость обращения к ним для людей, живущих под его юрисдикцией. Китайские власти, например, эффективно использовали политическую власть, чтобы заставить интернет-компании вроде "Yahoo!" или "MSN" ограничить публикацию неприятных материалов на китайскоязычных веб-сайтах, просто пригрозив отобрать у них лицензию на работе в Китае.

Скептики возразят, что никакие из этих усилий контролировать технологию в конечном счете к успеху не привели. Вопреки большим дипломатическим усилиям, которые Запад, и особенно США, вложил в нераспространение, Индия и Пакистан стали шестой и седьмой державами, которые открыто провели ядерные испытания в девяностых годах двадцатого века. Хотя использование атомной энергии на электростанциях снизилось после Тримайл-Айленда и Чернобыля, сейчас оно снова на повестке дня в связи с повышением цен на ископаемое топливо и тревогой по поводу глобального потепления. Распространение баллистических ракет и разработка оружия массового поражения продолжается в таких местах, как Ирак и Северная Корея. Существует большой черный рынок наркотиков, органов для пересадки, плутония и почти любого запрещенного товара, который только можно назвать.

Все это в достаточной степени верно: ни один регуляторный режим никогда не бывает совсем без дырок, и за определенный период времени почти все технологии будут в конце концов разработаны. Но это возражение упускает из виду смысл общественной регламентации: нет ни одного закона, исполнение которого осуществляется на сто процентов. В любой стране убийство является преступлением и сурово карается, и все же убийства происходят. Однако этот факт никогда не был причиной отменить закон, запрещающий убийства, или перестать добиваться его исполнения.

В случае ядерного оружия энергичные усилия по нераспространению со стороны международного сообщества на самом деле были очень успешны— они замедлили распространение ядерного оружия и не дали ему попасть в руки тех правительств, у которых в определенные моменты могло бы возникнуть искушение его применить. На заре ядерной эпохи, в конце сороковых, эксперты хором предсказывали, что через несколько лет атомным оружием будут обладать десятки стран ^[316] . И то, что лишь горстка стран его разработала и что ни одна атомная бомба не взорвалась в конфликтах конца века, — это блестящее достижение. Есть много стран, которые могли бы создать ядерное оружие, но воздержались. Скажем, Бразилия и Аргентина имели ядерные амбиции, когда были военными диктатурами. Однако режим нераспространения, в который они входили, заставил их засекретить ядерные программы и замедлил их развитие; когда обе страны в конце восьмидесятых вернулись к демократии, программы были свернуты ^[317] .

316

См., например: P.M.S. Blacket, Fear, War, and the Bomb (New York: McGrawHill, 1948).

317

Etel Solingen, "The Political Economy of Nuclear Restraint", International Security 19 (1994): 126–169.

Ядерное оружие легче контролировать, чем биотехнологии, — по двум причинам. Во-первых, разработка ядерного оружия стоит очень дорого и требует больших, заметных учреждений, отчего разработка его частными компаниями весьма маловероятна. Во-вторых, эта технология настолько очевидно опасна, что в мире быстро установился консенсус о необходимости контроля над ней. Биотехнология, наоборот, может разрабатываться малыми и не столь богато финансируемыми лабораториями, и консенсуса по поводу ее рискованности нет.

С другой стороны, биотехнология не ставит таких препятствий для реализации контроля, как ядерное оружие. Одна бомба в руках террориста или дикого государства вроде Ирака представляла бы собой значительную опасность для мирового спокойствия. А если бы Ирак мог клонировать Саддама Хусейна, такая угроза была бы не особенно велика, какой бы неаппетитной не казалась подобная перспектива. Цель законодательного запрета клонирования людей в США не была бы подорвана, если бы какие-то страны мира его разрешили или если бы американцы могли выезжать за границу и там себя клонировать по местным законам.