Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Первый волок [248] от Ловати, впадающей в Ильмень-озеро, до Двины никогда никого не заботил: ни варягов, ещё издревле ездивших к грекам, ни киевлян, едущих в Новгород и даже к берегам Лютого океана, к юграм, - волок этот шириной всего-то чуть поболе десяти поприщ.
– К озеру Нево отплываем завтра… Велите грузить бочки с мёдом, - распорядился Селян, вернувшись со встречи с Рюриком.
– А в которых мёд затвердел?
– спросил Никита.
– Продадим и такой, возьмут. На хмельной напиток. Водь его почём зря трескает…
[248]
– Неужели получше, чем мы?!
Да ещё ка-а-ак!
– протянул бывший походный княжеский кормчий. Вспомнил, как за пьянку стражникам кат рубил головы, рассказал: - Когда вы погорели и из Припяти к нам плыли, и лодки ваши уж к Киеву подходили, дружинники Дира, нёсшие караульную службу, упились и не дали сигнал дымом… Аскольд на Высоком Совете настоял на том, чтобы им головы топором снести. Сурово, конечно… Но потом дружинника Кузьму помиловали, которому печенежская дева успела плат на голову накинуть, а апосля тех, кого надлежало за ним казнить… Тогда Кузьма вынужден был взять деву - полюбовницу Дира - в жены… Как обычай велит.
– Слышали сие… Она же мужа свово стрелой и порешила в Саркеле. Её живую в болото закопали и осиновый кол в грудь вбили… На наших глазах, - добавил Никита.
– Да, братья, чудные дела деятся на этой земле!
– с удивлением и каким-то сожалением заключил Горыня.
И через два дня киевляне вместе с новгородским купеческим караваном прибыли на западный берег озера Нево, где жило угро-финнское племя водь, которое только охотилось и ловило рыбу; земледелием оно не занималось, пчелиных пасек не держало, собирало лишь дикий мёд, - но много его в дуплах не насобираешь… Поэтому новгородцы привезли людям этого племени зерно, а киевляне продукт, необходимый для приготовления хмельного напитка.
Обычай торговать у води - «немой»: на берегу раскладывают они меха, а сами уходят, оставляя на них «заметки», - к примеру, за десять шкурок куниц - бочку мёда или мешок зерна.
Если кому мена кажется сходной, тот забирает разложенный товар, а свой кладёт… А кому цена покажется не подходящей, проставляет на «заметках» свою, пока в ней не сойдутся…
У води существует закон, продиктованный их шаманами-колдунами: не встречаться лицом к лицу с иноземными купцами, чтобы ненароком не подвергнуться сглазу. Боги у води - не языческие идолы, а вытесанные из камня лесные животные. Им и поклоняются…
Киевляне очень довольны остались меной; несколько лучших шкурок отобрали в подарок Рюрику. На остальные приобрели, что хотели: Селян - женские украшения, Никита и Горыня - плотницкие инструменты и гвозди.
2
Викарий Ганнон, сидя на носу гребного судна, идущего по реке, наслаждался ранними лучами солнца, подставив навстречу им своё лицо и, как сытый кот, блаженно жмурил глаза. Открыл их пошире и медленно обвёл взглядом окрестности.
«Иисусе! Хвала Господу нашему, что поселил меня, раба Твоего в таком чудном месте… Каков утренний воздух с альпийских лугов! А как серебрятся водные потоки, низвергаясь с каменных уступов гор!.. И как успокаивающе плещется под вёслами вода родного Зальцаха!..»
Ганнон все годы прожил в Зальцбурге, не считая детских лет, что провёл в пригороде, в семье отца, немецкого священника. Затем его отдали в городскую духовную школу… Учился прилежно, раболепствовал перед святыми отцами, прошло время - сделался викарием…
Будучи помощником епископа много ездил по нуждам церкви, и теперь ему было с чем сравнивать окружающий сейчас ландшафт. Побывал он и в Риме, и в Константинополе, у мадьяр и у моравских славян-язычников, подводя их под свою веру… Но лучших мест не нашёл…
Да, собственно, и не искал их, потому что кровное дело его здесь, которому он служит верой и правдой… «Хотя что считать правдой?
– задал наедине с собой смелый вопрос Ганнон.
– Ведь такая же правда есть и у Константина-философа, и его брата… А я еду мешать им, а по возможности и расправится с ними… Прости Господи и помилуй нас, грешных… Веление папы, апостольского преемника, - закон. И каждый истинный христианин должен следовать ему беспрекословно, ибо нет святее, чем римская церковь».
В послании к епископу Зальцбургскому папа писал, что над кораблём византийцев командует капитан, родственник бывшего патриарха Игнатия, ненавидевшего Фотия, а следовательно Константина и Мефодия. Нужно использовать сие обстоятельство…
Ганнону уже было известно: буря уничтожила одно судно мораван, осталось два - византийское и другое - служащее для охраны. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эти два корабля свернули в Мораву, протекающую по земле великого князя Ростислава… Там их уже не достать.
«Вся надежда на капитана… Как там его имя? Ктесий… Да, так!» - думал викарий.
Он позвал священника Иоганна, уже в годах человека, но телом ещё сильного, а умом - хитрого и изворотливого…
– Бери с собой двух крепких бойцов и найди способ встретиться с капитаном судна византийцев, который станет действовать, как нужно нам… И надлежит сделать так, чтобы это судно и моравское застряли в водах Дуная… А тут подоспеем и мы…
– Вас понял, святой отец… Благословите!
– Благословляю!
– Ганнон поднялся, перекрестил Иоганна, потом грудь свою и опустился в каюту.
Иоганн тоже последовал за ним, но затем свернул к себе, переоделся в доспехи, вооружился мечом, луком со стрелами, щитом, скармасаксом [249] , - теперь он уже не «святой отец», а смелый и беспощадный воин, готовый победить, а если надо и умереть за веру Христову и папу римского…
Но если для святого отца позволительны какие- то колебания, даже слабости, то для солдата они просто недопустимы.
Таких же решительных двух человек Иоганн взял себе в боевые товарищи: одного звали Вульфардом, другого - Хлодвигом.
[249] Скрамасакс– франкский кинжал.