Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
И не успели обменяться мнениями после увиденного, вдруг что-то мягко сползло сверху и окутало их с лошадьми и Бука.
«Сеть!» - промелькнуло в голове Доброслава. Он выхватил нож, чтобы прорубить лаз, но тут с воплем «Попались!» бросились на них лесные люди, вмиг повалили на землю и туго связали.
Труднее было справиться с Буком. Тот раза два куснул через сеть кого-то за ляжку; взвыл благим матом тать, весь заросший волосами, словно куд чащобный, но пса тоже скоро скрутили верёвками, а на морду надели мокрую вонючую рукавицу, принадлежащую пострадавшему, наделавшему в штаны от страха и боли. А рукавица-то его была привязана сзади, - вот теперь эта вонь и ударила в нос Буку,
«Праздник воли, кажется, кончился», - подумал Дубыня, когда их перекинули, будто мешки с мукой, через крупы лошадей и повезли. И сразу отметил зорким глазом парилы (который завершает конечное дело выпарки соли), что повезли их к тому самому огоньку, похожему на фитильное пламя…
«Неужели конец?
– раздумывал и Доброслав.
– Кто эти люди?… И как обидно, что обрывается наш путь, почти не начавшийся… Родослав, Родослав, знать, и вправду плохим ты стал колдованцем [85] , а уж ведуном тем более, если, предсказав, что я найду Мерцану, не смог угадать нашей близкой смерти… Действительно угасли разум твой и очи твои… - И тут его мысль порхнула в другую сторону: - Неужели эти заросшие волосами разбойники-кметы и порешили тех несчастных, которых мы не предали священному огню?…
[85] Колдованц– жрец (старославянск.).
А может быть, как раз боги и карают нас за то, что не справили обязательный в таких случаях обряд погребения?!»
Тут послышались крики, несколько всадников появились из-за густых деревьев и окружили пленников. Дубыня приподнял голову, чтобы разглядеть прибывших, но получил по заду удар кнутом.
– Лежи!
– крикнул звероватого вида мужик в треухе, похожем на хазарский.
– Твоё дело лежать… А если батька Еруслан захочет, то и повесим.
«Кажется, свои, русы… Слава богу! Знать, этот батька Еруслан у них за главного… Скоро увидим», - подумал Доброслав и сплюнул на дорогу.
Дорога и привела скоро их всех к костру. Клуда и Дубыню, связанных по рукам и ногам, брякнули на землю возле наломанных сухих веток.
– Вот, взяли сетью… Скакали куда-то, - обратился к костровому, как показалось Клуду, низкорослый, в бараньем колпаке, с красными глазами под узким лбом разбойник - он-то и сидел в засаде и, кажется, первым и сеть накинул.
– Кто такие?… А это что за зверь?
– поднимаясь от костра и показывая в сторону Бука, спросил тать, к которому обращались. Был он высоким, с широкими, сильными плечами, длинным носом и крутым подбородком, - его красивое лицо даже не портил шрам, пересекавший лоб и правую щеку.
– Это пёс у них… Да сдастся мне, волк… Злющий, гад, и не лает… - затараторил мужичок, который в штаны наделал, когда его куснул Бук.
Дубыня ворохнулся, сказал, чтоб развязали их. Он лежал на земле ничком, и ноздри его ел вонючий дым, застрявший в сушняке.
– Отчего же не развязать?! Можно. И пса высвободим, токмо скажите ему сидеть смирно, - сказал, улыбаясь, высокий, со шрамом.
С Дубыни первого сняли путы. Он сел, широко расставив на земле ноги, поднял глаза и обалдело уставился на отмеченного ножом или мечом разбойника. «Да как же сразу-то я его не признал? Шрам… Да, шрам, но он всего лишь малость изменил лицо… Еруслан… И имя… Точно, он, Еруслан…» - промелькнуло в голове Дубыни.
– Еру-у-слан, - растягивая слово, произнёс солевар и тут же воскликнул: - Да ты ли это?! Живой!
– Кто такой? Не помню, - шагнул к Дубыне высокий тать и пристально вгляделся в его лицо.
– Постой… Постой… Парила Дубыня… Так?
– Так, Еруслан. Он самый. Бывший парила… Как и ты, вижу, бывший засыпщик соли. А это мой друг.
– Дубыня показал на К луда, растиравшего после ремней онемевшие кисти рук.
Бук, с морды которого сняли вонючую варежку, с наслаждением вдыхал дым лесного костра и стоял как вкопанный, повинуясь приказу хозяина, возле его ноги.
– Доброслав, помнишь, я рассказывал тебе о солеваре, который порешил рожнами тиуна-ромея и его телохранителя, превратив их тела в рехи?…
Так это он и есть - Еруслан… Мы с ним и отцом Лагира работали вместе… Еруслан, ты не забыл сына старого алана?… - спросил Дубыня.
– Лагир… Да, значит, Лагир, которого взяли в солдаты. И когда в мой дом пришла беда, я скрывался у его отца, а потом ударился в бега. А теперь вот - командую лесными татями…
– Еруслан, это твои люди несчастных зарезали, а тела их, одетые в саван, выставили напоказ, прислонив к кустам и деревьям?…
– Каких несчастных?… Ах да… Ты их, наверное, видел в том месте, где вас взяли. Выходит, ромеи всё-таки исполнили свою угрозу… - задумчиво сказал Еруслан и вскинул голову. В костёр подбросили веток, и при свете взметнувшегося пламени стало видно, как ещё пуще побагровел его шрам.
– Недавно в лесу мы встретили поселянина - собирал на топку дрова. Так он рассказал, как лютует новый управитель, которого прислали из Херсонеса взамен умершего. Из красивых девушек не старше семнадцати по примеру агарян он сколотил гарем и грозился поубивать тех смердов, кто не сможет заплатить от осеннего дыма… Ах, пёс проклятый!
– воскликнул татьский предводитель и стукнул плёткой по схваченной огнём головешке, которая взметнула в небо сотни ярких искр…
Бук, ощерив пасть, зарычал, и шерсть на его загривке встала торчком.
– Бук!
– грозно окрикнул собаку Доброслав.
– Молчи!
– Не тебя ругаем, пёс… Не тебя! Успокойся… Пусть теперь поволнуется другая собака. Я заставлю его слизывать собственное дерьмо со штанов, когда он со страху наделает в них… Гей, други! Туши огонь, будем разводить новый… - поднял кверху правую руку Еруслан.
Забросали костёр землёй, вскочили на коней и с гиканьем и свистом помчались к селению, что расположилось под горой, поросшей пихтами и елями.
Гарнизон тиуна спал безмятежно, утомлённый дневными делами: у одного селянина отнимали девку, она цеплялась за подол матери, тянула к себе, почему и пришлось оттяпать кусок материи акинаком, при этом, кажется, задели и ногу женщины; у другого тащили со двора за недоимку единственную кормилицу - корову, которая, мыча, упиралась, - плакали дети, поэтому тут же прикончили её, а хозяину приказали принести (и боже упаси что либо утаить!) мясо и шкуру на стан тиуна. А потом - эта дикая резня злостных неплательщиков мзды, которых перед казнью управитель приказал одеть в саваны… Сколько крику, крови!… Господи, спаси и помилуй, ведь до чего неразумны проклятые язычники, что заставляют добрых христиан прибегать к таким жестоким мерам, - взяли да и приволокли бы то, что от них требуют… Ан нет, упрямые, на казнь идут, чтоб увернуться от дыма… И не понимают, негодники, что от этого страдают их же жены и дети, потому как вернулись из лесу, выставив казнённых по приказу тиуна для всеобщего обозрения и устрашения, пошли по подворотням и действительно не обнаружили у них ничего, чем можно было бы откупиться, тогда дочиста обчистили все клети, раздели догола детей и матерей… А девчонок, которые попригоже, отвели на тиунский двор, остальных забрали с собой в казарму…