Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Как только сильно стемнело, Клуд сказал:
– Я обещал Родославу порадовать его сильным огнём, поэтому ты, Дубыня, веди лошадей к лесу, а я поговорю с дедушкой-домовым. Не оставлять же его в горящей избе…
– Понимаю тебя, Доброслав.
– Да, вот что… Поймай мне петуха, а потом уходи.
Вскоре петух был пойман и посажен в лукошко. Дубыня вывел во двор лошадей, сел в седло и поскакал к лесу.
А Доброслав поставил посреди двора чурбан, отстегнул от пояса нож, похожий на палаш, отрубил им голову и ноги домашней птицы, кровь слил на голик и голиком, смоченным кровью, стал мести в углах избы, приговаривая:
–
С этими словами Доброслав бросил голик под печь, закопал зарезанного петуха, а его голову и ноги закинул на крышу. Потом натаскал с потолка под дверь сухой травы, высек кресалом огонь и поджёг… Вспыхнуло пламя, взвихрилось под крышу, занялась вся изба огненным столбом, который стал хорошо виден с взгорка жрецу Родославу, шептавшему белыми, словно выделанная телячья кожа под пергамент, губами: «Ив честь мою… Этот огонь будто жертвенный смерч… Пусть тепло его греет душу твою, Доброслав. Твою и твоих друзей… А грозный гул, который я слышу, страшит врагов…»
Поклонился Клуд огню, позвал Бука, и побежали они к лесу, где их ждал Дубыня.
Вскочили на коней и, гикнув, понеслись в осеннюю ночь, показавшуюся после света пламени ещё чернее. Свернули на дорогу, ведущую к селению тиуна: Доброе лаву нужно было исполнить просьбу сынишки Насти - покатать его на спине Бука, но ещё хотелось Клуду больше всего на свете увидеть саму древлянку и на прощание заглянуть в глаза её…
Бук, гремя металлическим ошейником, вырвался вперёд, а друзья в последний раз оглянулись на горящую избу, от которой летели в небо крупные огненные хлопья…
Проскакав поприщ семь, попридержали коней, пустили шагом, бок о бок: дорога расширилась, но только так пока позволяла ехать.
– К Аристее скачем?
– спросил Дубыня, ухмыльнувшись.
– Вижу, туда путь тянется…
Доброслав весело взглянул на друга, спросил:
– Помнишь её?
– Как не помнить?! Была и у меня похожая на неё, ещё там, на берегу Альмы… Я ведь туда снова ездил, пока на солеварне Лагир за больной матерью ухаживал, а ты, Доброслав, ждал, когда Бук в силу войдёт… Брат мой всё так же в нужде обретается, а младшая сестра навроде как помешалась: тихая-тихая, глаза прозрачные. Детей брата очень любит, качает в люльке. Качает… В общем, смиренно живут. Да не по мне это. Не по мне! А та моя баба, похожая на Аристею, замуж вышла, двойню родила. Мужик - рыбак, хороший человек. Боги с ними… И-их!
– вскинулся.
– Воля наша жена, воля…
Вскрик его стрелой пронзил сомкнувшиеся над их головами лапники елей и полетел далее, к речной белой глади Млечного Пути, зовущегося у византийцев Божьей Дорогой, а у хазар - Дээр Тии - Небесной Трещиной.
– Сглохни, скаженый!
– одёрнул Дубыню Клуд.
– Ненароком татей накличешь.
– Да мы и сами как тати, - огрызнулся Дубыня, но замолчал и не проронил ни слова до тех пор, пока дорога не привела на взлобок с редким мелколесьем. И когда из-за туч вынырнула луна и плеснула голубизной на обочину, снова вскрикнул, но не в радости, как в первый раз, а в страшном испуге: - Клуд, смотри, мёртвые люди! Спаси нас, Белбог!
Доброслав выхватил из колчана стрелу.
– Бук, ко мне!
– приказал он псу, который было рванулся за обочину. Там, прислонённые к кустам и деревьям, одетые в саван, стояли мертвецы с остекленевшими глазами и оскаленными ртами, в уголках которых спеклась кровь, казавшаяся комочками грязи.
– Страхи дивьего [83] духа!
– возопил Дубыня.
– А может, волкодлаки [84] ?…
Бук тоже оскалил пасть, и было жутко сейчас видеть его зубы. Спрыгнули с коней, проворный Дубыня первым подбежал к одному мертвецу, другому, обернулся к Доброславу.
[83] Дивий– лесной, дикий.
[84] Волкодлак– оборотень.
– Нет, брат, это не волкодлаки, а убиенные мечами в сердце… - негромко сказал чернобородый.
– Давай осмотри остальных, - велел Доброслав.
– И этих тоже… акинаком. Как поросят.
– Неужто ромеи их?! И за что?!
Доброслав сдёрнул с первого попавшегося трупа саван и на груди увидел костяного божка, висевшего на медной цепочке.
– За что они их?
– спросил снова задумчиво.
– И почему напоказ выставили?…
Пожали плечами, так ничего и не придумав в ответ.
– Хорошо бы их предать огню, - сказал Дубыня.
– Знаю, что хорошо… Но один огонь мы уже устроили, а сейчас сделать то же самое в нашем положении - значит выдать себя с головой… - Доброслав позвал Бука, почесал ему за ухом и вскочил на коня.
– Поехали… Тут, знаю, селение совсем недалече, придут люди, увидят и погребут их в пламени…
Всхрапнули лошади, взявшие в галоп. Бук молча выбежал снова вперёд. Недалеко проухал филин, и раздался леденящий душу крик потревоженного чёрного грифа. Кто потревожил?… Может, там, где он устроился на ночь, упало подгнившее дерево или рысь, бросившись на жертву, вспугнула птицу-стервятника.
Теперь гриф будет летать, пока не успокоится, а почуяв мертвечину, сядет на дерево поблизости и будет ждать утра, чтобы с восходом солнца приняться за зловещее пиршество…
«Надо было бы сжечь трупы, - прислушиваясь к затихающему крику чёрного грифа, подумал Доброслав. Он представил на миг, как мощными когтями рвёт человеческое мясо жадная до падали птица, и что-то похожее на укор совести пронзило сердце.
– Но вернуться уже нельзя… И вообще, нужно меньше поддаваться чувствам. До конечной цели нашего путешествия далеко, а по дороге встретится и не такое… - решил про себя Клуд и оглянулся на своего друга.
– К тому же я не один…»
Дорога опять раздвинулась, и, как в начале пути, они теперь скакали бок о бок. Мелколесье не кончилось, луна хорошо светила под ноги, страсти сами собой полегоньку улеглись, и друзья уже смело нырнули под густые кровы деревьев, образующие тёмную пещеру. Тут перешли на шаг - лошади во тьме могли споткнуться о толстые, переплетённые корневища или напороться на острые сучья упавшего поперёк дерева.
– Гля, - Дубыня толкнул в плечо своего друга, - смотри вправо!
Повернул голову Доброслав и увидел вдали меж деревьев желтоватый огонёк, вытянутый кверху, как пламя фитиля в плошке с бараньим жиром.