Нашествие

Максютов Тимур Ясавеевич

– Это срочно, синьор.

У сходней корабля толпилась живописная группа: ободранные кожаные птериги, драные плащи, но оружие – в порядке: сарацинские и французские клинки, тяжёлые булавы на поясах.

– Вот, синьор, – сказал капитан, – лучшая охрана, что я смог разыскать в порту.

Вперёд выступил широкоплечий, длиннобородый вожак. Левая половина лица изуродована, будто смята страшным ударом; зато единственный глаз сверлил – словно тонкий клинок мизерикордии разыскивал сочленение в рыцарских латах.

– Нас дюжина, – прохрипел кривой, – и мы хотим по четыре золотых солида каждому.

– Что-о? –

владелец нефа чуть не захлебнулся. – В этом чёртовом городе сгорел заодно и приют для сумасшедших?! Капитан! Откуда этот сброд, припёршийся к моему кораблю и требующий платы неизвестно за что?

– Синьор Винченцо, – капитан тронул венецианца за локоть, – это же наша стража. Путь в Тавриду опасен, черкесские и турецкие корсары лютуют…

– Да никакие пираты не сумеют так нагло меня обобрать! Ты посмотри на этих инвалидов: разве они способны дать защиту? Они от комара не смогут отбиться. Вот что это за карлик?

Невысокий черноволосый боец насупился:

– Синьор, я – Костас Первый Выстрел, меня знают по всему побережью от Триполи до Триполи. Подбросьте вверх серебряную сикву, и я попаду в неё из своего арбалета первым же болтом!

– Вот ещё, – рассмеялся венецианский купец, – не в моих привычках швыряться деньгами. Ну и бродячий цирк подобрался! Вам не хватает только безногого и бородатой женщины – и сможете давать концерты. А этот, ваш вожак, ещё и кривой. Собственный меч не найдёт на поясе с первого раза, вояка.

Одноглазый вспыхнул, заругался на малознакомом языке: проклятия сыпались, как плоды с дерева Иггдрасиль.

– Меня, потомка викингов, обозвали калекой! – одноглазый вспомнил, наконец, греческие слова. – Сейчас я вспорю тебе брюхо мечом, который якобы не способен найти.

Коллеги оттащили багрового вожака от греха подальше. Капитан проговорил тихо:

– Синьор, вам придётся извиниться и согласиться на их условия. Я не успею найти до отхода корабля других охранников.

– И не надо! Моя «Изабелла» уйдёт от любой пиратской погони. А уж если прижмёт, то ты и твой экипаж на что? Отобьёмся, с божьей помощью.

Капитан отвернулся и сплюнул в воду. Несостоявшиеся стражники, размахивая руками и ругаясь, отправились в сторону кабака. Когда отошли на приличное расстояние, низкорослый арбалетчик сказал:

– Есть у меня один знакомый сельджук. Он, конечно, нехристь, зато фелука у него отличная. Невелик кораблик, но быстрый и вёрткий, что твой стриж. Догоним эту «Изабеллу» в два счёта. А она – хо-хо, как же так? – без охраны. И набита товарами, как кошель на поясе патриция – золотыми.

– Комендант не даст добро на выход в море – возразил кто-то из соратников.

– А рыбакам разрешения и не требуется. Пошли за ставридой, обычное дело, – немедленно ответил стрелок.

– За пиратство – смертная казнь. Рискуем.

– Да мы всё время рискуем. Что драться с корсарами, что быть корсаром – плясать в обнимку со смертью. Какая разница?

Все ждали, что скажет потомок викингов. Вожак усмехнулся и заявил:

– Годится. При одном условии: голова этого венецианского хама войдёт в мою долю, какая положена пиратскому капитану.

Дюжина свежеиспечённых разбойников, радостно галдя, продолжила путь в кабак; но теперь чтобы не залить горе, а отпраздновать рождение шайки.

Тем временем неф «Изабелла» в спешке заканчивал

последние приготовления и готовился отчалить.

– Этот корабль идёт в Солдайю?

На причале – три высокие фигуры в монашеских плащах из грубой шерсти. Старший сбросил капюшон: синие холодные глаза, аккуратная чёрная борода.

– И что? – буркнул капитан. – Пассажиров больше не берём, полна коробочка.

– Два солида. За каждого.

– Да хоть двадцать два. Некуда, говорю же.

– А? – Винченцо, уже было скрывшийся в кормовой каюте, вернулся, услышав о деньгах. – Что же ты грубишь нашим гостям, капитан? Приглашай на борт.

– Куда мне их? На палубе и так повернуться невозможно.

– Да хоть себе на голову. Зови, говорю.

Капитан пробормотал:

– Совсем обезумел от жадности, за медный грош сам утопится и нас утопит.

Махнул рукой монахам: поднимайтесь, мол. Пнул подвернувшегося матроса:

– Шевелись, рыбья еда. Убирай сходни, пока сюда не припёрся Ной со всем содержимым своего Ковчега: наш хозяин любого пустит за пригоршню мелочи.

Последние пассажиры долго искали свободный уголок на забитой товарами и людьми палубе. Нашли, когда неф уже покинул бухту Золотой Рог и повернул на восток, к выходу из Босфора.

Позади остались скалистые берега пролива; распахнулась лазурь морского простора, в которой давно не отражался флаг с золотым венецианским львом.

Нахальные константинопольские чайки долго летели за кормой, ныряли в пенный след, вновь взмывали в небо и кричали: то ли желали счастливого пути, то ли пророчили беду…

* * *

Рассвет залил расплавленным золотом гладкую поверхность Понта Эвксинского; море встречало путешественников доброжелательно, подмигивая мириадами солнечных бликов. Кормчий правил прямо на светило, на восток; ласковый зефир подгонял венецианский корабль, старательно надувая косые латинские паруса.

Даже ворчливый капитан успокоился: путешествие складывалось благополучно, ещё сутки попутного ветра – и на горизонте появятся зелёные горы Тавриды. Возился с новомодным прибором-компасом: плавающей в сосуде пробкой, которую проткнули железной иглой. И вполуха слушал байки трепача-кормчего:

– Это разве рейс для опытного моряка? Тьфу, прогулка для монашек. Вот когда я из Англии возил паломников на Святую землю, так пришлось всякого натерпеться. Дьявол так и норовил потопить нас. Ломал нам мачты в Бискайском заливе: страшный был шторм, двух ремесленников из Лондона смыло за борт. А как-то окружили нас рыбы-дельфины и стали петь колдовскую песню – «Отче наш» наоборот. От такого богохульства плывший с нами патер-ирландец покрылся волдырями да и сиганул за борт. А может, из-за белой горячки – пил он всю дорогу, уж больно морская болезнь его мучила. Неподалёку от Геркулесовых столпов погнались за нами сарацины, все уже ждали смерти и даже наш капитан отчаялся; но я вознёс молитву – и тут же галера поганых встала как вкопанная. В напрасной злобе визжали сарацины и взывали к своему ложному богу: из бортов их корабля вдруг проросли корни, наподобие древесных, а вёсла превратились в ветви и вцепились в морские волны. Так мы и спаслись, а всё благодаря моему самообладанию и знанию молитв. Когда паломники сходили на берег в Акко, то рыдали и благодарили Спасителя за то, что…