Наши будни
Шрифт:
А если без иронии, то болтливый фельетонист и правду сказал: "28-летний член Комитета Щаранский... трижды отмеченный "наградами" каждый раз по 15 суток". И каждый раз, добавим мы, без каких бы то ни было законных оснований. Да и не трижды, а четырежды.
А вот правда и о Слепаке: "Слепак... нигде не работающий уже пять лет...", "трижды отсидевший за хулиганство по 15 суток". Забыли только написать, что Слепак - ученый, уволен с работы, как только подал заявление о выезде в Израиль. И с тех пор ему не дают работать по специальности и не выпускают в Израиль. Аналогично положение и у Щаранского. А 15-суточные посадки устраивают им за вполне законную попытку протестовать против такого ненормального положения. Кто
О Гинзбурге здесь сказано мало. Видимо, сочли достаточным то, что наговорила "Литературная газета". Но сколь мало ни сказали - снова солгали. Вот дословно, что написано: "Сахаров... откомандировал туда (в Группу П.Г.) ... своего секретаря, упитанного мужчину, не обременяющего себя получением зарплаты в советских учреждениях". Итак, Гинзбург - упитанный мужчина. Худой до предела, язвенник и туберкулезник Гинзбург, превратился под пером лжеца в упитанного. Надо было еще брюхо толстое прирастить, как до последнего времени изображают "буржуев", а не так давно изображали "кулаков". Показал, наконец, фельетонист, а вернее - его заказчики и вдохновители, свое понимание тунеядства. Гинзбург тунеядец потому, что работает секретарем у Сахарова и получает зарплату не в советских учреждениях. Тунеядцу не понять, что именно советские учреждения плодят и оплачивают тунеядцев. Гинзбург не мог быть тунеядцем, т. к. хлеб свой зарабатывал собственным трудом, и не только как секретарь Сахарова, но и как мастер на все руки - слесарь, столяр, электромонтер, ремонтер электрических приборов и радиоэлектроники. У него действительно "золотые руки".
К тунеядцам отнесена и Елена Георгиевна Сахарова-Боннэр. Какими растленными типами должны быть люди, распространяющие такую несуразицу. Если бы Елена Георгиевна была только женой Сахарова, то и тогда нельзя было бы бросить ей такое обвинение. Ибо жена Сахарова - это уже достаточное основание для того, чтобы "не обременять себя получением зарплаты в советских учреждениях". Но Елена Георгиевна инвалид Великой Отечественной войны. Будучи же инвалидом, идти нелегкой тропой спутницы Великого Академика - это уже подвиг. И вот находятся ничтожества, пятнающие такого человека ярлыком "тунеядца".
Еще об одном рядовом члене Группы сказано так: "Сиплым, спитым голосом требует "гражданских свобод" Анатолий Марченко, пять раз судимый профессиональный уголовник. Хрипотца села на его голосовые связки, когда он трудился несколько месяцев на ликеро-водочном заводе... К тому же он пренебрег... честным общественно полезным трудом..., а чужеземные благодетели преподносят Марченко деньги и иные дары..."
Итак, пьяница, пять раз судимый профессиональный уголовник, нигде не работающий, получает какие-то нечестные дары с Запада. Вот портрет, нарисованный КГБ.
А теперь давайте посмотрим человека.
Да, действительно: "В возрасте 20 лет он впервые угодил за решетку..." (До этого же он почти 4 года проработал на стройке.) Это правда. А дальше все в фельетоне ложь. Но мы продолжим рассказ о том, как было в действительности. Почти два года провел Анатолий за решеткой. А потом пришло освобождение. Дело прекратили за отсутствием события преступления. Заодно отменили и статью Уголовного кодекса, по которой он был осужден. Но Анатолий не дождался этой "высокой справедливости". За два дня до этого он еще с одним солагерником бежал из заключения. Пришедшее через два дня распоряжение об освобождении хоть и не принесло свободы заключенному, но дало возможность администрации лагеря сделать вид, что побега не было. Следовательно, строго по закону о первом заключении говорить нет права. Оправдание снимает судимость. Но КГБ не снимает. Чтобы побольше очернить, говорится об отмененном несправедливом приговоре как о действующем.
Арест и осуждение не прошли для Анатолия даром. Бежав из лагеря, он решил перейти советско-иранскую границу, но был схвачен и осужден на 6 лет лагеря строгого режима за попытку измены Родине. Как видим, несправедливое осуждение толкнуло человека на преступление, которое, с точки зрения международного права, и преступлением-то не является.
Но самое страшное не в этом, а в том, что и с точки зрения советских законов судят снова несправедливо. В действительности совершено преступление "нелегальный переход границы", но у следователя есть особое задание - выявлять "измену Родине", и он предлагает каждому из двух перебежчиков показать на своего подельника, что тот после перехода границы собирался поступить на службу в американскую разведку. А. Марченко с возмущением отверг это предложение. Подельник принял его. В результате подельник за попытку "нелегального перехода границы" получил 2 года, а Марченко "за попытку измены Родине" - 6 лет (ниже нижнего предела, который по этой статье равняется 10 годам).
Впоследствии Марченко будут неоднократно укорять за то, что он не ответил искренним раскаянием на проявленный к нему гуманизм. Дать за одно и то же преступление втрое больше, чем подельнику, - это на языке чиновника гуманизм. Но А. Марченко умный человек и хорошо понимает, какая грубая, какая бесчеловечная несправедливость допущена, и возмущение все больше охватывает его. У него пробуждается тяга к познанию действительности, и он жадно удовлетворяет эту тягу, очутившись в лагере для политзаключенных.
После освобождения из лагеря власти определили ему для проживания гор. Александров. Но в Москве у него появились друзья. Здесь он встретился и с женщиной, ставшей впоследствии его верной спутницей и матерью его сына. Москва, следовательно, привлекала Анатолия, поэтому и на работу он устроился в Москве. При этом он строго следил, чтобы не прожить здесь более трех суток и тем не нарушить паспортный режим. Тем временем на Западе вышла его книга "Мои показания" - потрясающий документ о нынешних, а не сталинских лагерях.
Его арестовали и осудили на 1 год НТК строгого режима "за нарушение паспортного режима". Доказательством нарушения суд признал то обстоятельство, что он работал в Москве. Раз работал, значит и жил - так рассудил суд. Нам было ясно, что это расправа за книгу и что одним годом здесь не обойдется. Надо ждать добавки в лагере. Так и случилось. Лагерный суд добавил еще два года "за распространение клеветнических измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй".
После освобождения ему назначили поселение, под гласным надзором милиции, в г. Тарусе Калужской области. Но даже и здесь, под надзором, он продолжал сотрудничать в самиздате. И его снова арестовывают "за нарушение надзора". Все дело шито белыми нитками. Единственный "свидетель" участковый, которого Анатолий не впустил в квартиру в 8 часов вечера, когда он сидел со своими гостями. С участковым разговор шел через цепочку, и участковому "показалось", как утверждал он на суде, что разговаривал с ним не Марченко. Свидетелей, которые были в тот вечер в гостях у Марченко, суд выслушать не пожелал. И он получил 4 года ссылки.
Таков этот "профессиональный уголовник". Да, судим пять раз. Но один (первый) приговор отменен. Второй, с точки зрения международного права, незаконен, а советский закон применен неправильно - жестоко, античеловечно. Третий, четвертый и пятый приговоры - политические расправы за вполне законные, но не угодные властям действия. Жизнь Марченко - ярчайший пример того, как бессовестно калечится жизнь честного труженика по произволу бюрократии.
Когда же А. Марченко не работал, тунеядствовал?
– как утверждает фельетонист.