Наши крылья растут вместе
Шрифт:
Даниэль улыбнулся, наблюдая за ней. Он бы прекрасно справился и сам, но видя Оливию захотелось забыть все свои навыки по самообслуживанию:
— Ты меня разбалуешь.
— У нас есть эта возможность сейчас, — засмеялась девушка, — но когда мы вернемся из рейса, Мел будет уже дома.
Даниэлю захотелось заплатить Мелани, что бы она осталась в Америке:
— Я что — нибудь придумаю.
Оливия взглянула на него, пожав плечами:
— У меня Мел, у тебя Марк. Выбор не большой, вернее, его нет.
— Зато у нас есть целая ночь в гостинице Бангкока.
Оливия не представляла что — то другое. Только гостиница и только вдвоем
— Твоя очередь приходить ко мне в номер.
— Я пришел к тебе домой.
— Ладно, значит, моя.
Предстояло опять лететь в одном самолете, делая вид для всего экипажа, что они абсолютно безразличны друг к другу. Но лучше так, чем встречаться раз в месяц где — нибудь между рейсами в аэропорту. Даниэль так и не понял, как это получалось у Шона и Дженнет, может быть поэтому они решили день свадьбы выбрать через полгода. Они явно не встретятся раньше. Улыбнувшись, он взглянул на Оливию. Она с серьезным видом наглаживала его рубашку, каждую складочку, каждый шов. Это занятие доставляло ей удовольствие, она не солгала ему. И он рад, что может любоваться этим зрелищем, в отличие от Шона:
— Дурацкое правило авиакомпании, — выругался Даниэль, нахмурив брови, — логически, у членов одного экипажа больше шансов стать любовниками, они видят друг друга чаще.
— Ты думаешь в твоем экипаже это частое явление? — Она встретилась с его недовольным взглядом и хитро улыбнулась, — может быть Нина и Марк или Келси и Джуан, а может быть Луи и Мирем.
Думать об этом ему не хотелось, но даже если бы пришлось, он не мог такого представить. Для него они были идеальным экипажем. Они соблюдали все правила:
— Ты что — то знаешь? — Хитро улыбнулся Даниэль, — конечно, ты же общаешься с ними и наверняка знаешь больше, чем я.
— Конечно больше. Вы с Марком, как ведущее звено, идете впереди и ничего не видите, что твориться сзади.
Уже стало интересно и Даниэль вскочил с дивана, буквально наваливаясь на Оливию:
— Значит ты мне расскажешь, что происходит на борту самолета, пока я глух и слеп.
Она улыбнулась, махая перед ним горячим утюгом и он отпрянул назад:
— Запомни, никто не хочет лишиться своего места. Никто никогда не скажет правды, все будут скрывать ее. Я тоже не буду кричать направо и налево, что сплю с тобой. Все мы идеальны, мы все соблюдаем прописанные правила в договоре. Мне ничего не известно, я слышу только про связи между нашими с людьми из других экипажей.
— Арчер и Нина?
— Твой Арчер кобель, — начала заводиться Оливия и Даниэль взял из ее рук горячий утюг:
— Их отношения ни наше дело. А что касается остальных, пусть что хотят то и делают, я, как капитан, закрою на это глаза, а, как человек, порадуюсь за них.
— Боже, — вздохнула девушка, — я удивляюсь, как у тебя такой порядок в экипаже. Хотя, может за твое понимание и «закрывание на все глаза» они и уважают тебя.
Даниэлю понравились ее слова, он предполагал, что это так, но с ее губ это звучало сладко.
— Я просто думаю о людях. И дело не в «закрывании глаз», Оливия, я отстаиваю их интересы, бьюсь за них. Я многие годы завоевывал их доверие и видимо, это дало результат.
Девушка была с ним согласна. Она не слышала ни одного негативного отзыва о нем из уст людей их экипажа. Они восхищались им, с грустью провожали его в долгий отпуск и с радостью встречали. Они были недовольны, когда вместо Даниэля ставили другого капитана. И только она радовалась
— Они уважают тебя, — она взяла из его рук утюг и продолжила гладить.
Удовлетворенный ее словами, Даниэль все еще смотрел на нее. Услышать такие слова было важным ему. И дело не в гордости и крутости, он никогда не зазнавался своими погонами, дело в человеческих качествах— в понимании, уважении к своему экипажу.
Он следил за каждым ее движением, как аккуратно и осторожно она проглаживала белоснежную ткань его рубашки, нежно касаясь ее пальцами. Эта картина взорвалась бурей в его мозгу, и он вновь выхватил утюг из ее рук, испугав девушку. Она удивленными глазами посмотрела на него и тут же нахмурила брови. Это тоже было мило. Теперь все, что бы не делала Оливия Паркер было для Даниэля возбуждающим. Ни на секунду он не пожалел о том, что остался у нее. Он жалел лишь об одном— времени оставалось мало. Завтра снова рейс и снова они будут друг другу чужими. Снова тихий стук в дверь его номера и нежный взгляд ее глаз. Его снова поглотит небо утреннего рассвета. Надо только подождать. Но еще есть немного времени, чтобы насладиться этой девушкой вдоволь, чтобы не думать о ней весь полет. Впереди целая ночь и этого должно хватить.
Он притянул ее к себе, шепча губами возле ее губ:
— К черту рубашку.
Оливия тут же выпустила ее из рук, чувствуя жар и озноб одновременно. Разве такое возможно, чтобы человек лишь одной только близостью вызвал всю эту гамму ощущений? Почему она хочет его бесконечно? Почему дня, проведенного наедине с ним, мало? Почему этот мужчина Даниэль Фернандес Торрес? Почему она попросила уйти Патрика, ни капли не пожалев об этом? Почему жизнь так не справедлива?
Вопросы крутились в мыслях, как вихрь, создавая поток беспорядка. Но как только губы Даниэля коснулись ее губ, в голове стало пусто и простонав, Оливия осознала, что перестала дышать. Она стала куклой в его руках, отдавая себя полностью ему. Ее тело уже не принадлежало ей. Он подчинил его, забрал без остатка. Она сгорала, окунаясь в вулкан раскаленной лавы, в которое он завлекал ее. Хотелось бесконечно ощущать эту страсть и остановить время на этом моменте. Но время невозможно остановить, а значит, надо наслаждаться каждой секундой, что оно дарило им сейчас.
Утро ворвалось в комнату, принося суматошный день. Даниэль застегивал пуговицы на рубашке, одновременно звоня по телефону в центр полета и делая глоток кофе, что принесла ему Оливия. Откинув телефон на диван, он схватил галстук:
— Я уйду раньше, мне надо зайти к Кариму, встретимся на брифинге.
— А потом встретимся в Бангкоке, — прошептала Оливия, застегивая пуговицы на своей блузке.
Даниэль обернулся:
— Да, в Бангкоке, — он подошел к ней, целуя в щеку, — у тебя накрашены губы. Ненавижу эту помаду.
Девушка улыбнулась, проводя по гладко уложенной гульке, наощупь определяя, что с волосами все в полном порядке:
— Еще одно правило нашей авиакомпании— губы должны быть накрашены.
Даниэль выругался, снимая пиджак с плечиков и беря фуражку со стола, бережно положенную Оливией. Времени оставалось мало, радовало только то, что ехать до аэропорта совсем недалеко:
— Я пошел, — он взял чемодан за длинную ручку и открыл дверь, но остановился, — я буду скучать, Ливи.
— Шесть с половиной часов, Даниэль, — девушка подошла к нему, касаясь нашивки в виде крыльев на его черном пиджаке, — и целая ночь в Бангкоке.