Наши люди в Шанхае
Шрифт:
— Сережа, — я напряженно всматривалась в Алсуфьева.
Чушь какая-то! Ничего не понимаю. Несет какой-то наукообразный бред! Говорит вполне серьезно. Разволновался, раскраснелся. Чего он от меня хочет?
Я неуверенно кивнула:
— Не лечите доктора! Ты хочешь сказать, что сам себя вылечил?
— Именно, Наташечка, именно! Теперь ты меня понимаешь? Ты только представь: ты приходишь в метро, опаздываешь, жетона у тебя нет, а в кассу стоит большая очередь. Твои мысли?
— Мои мысли? Ну, это смотря по тому,
— Вот, видишь, Наташечка, даже с твоим здравомыслием и выдержкой бывает, что ты реагируешь неадекватно. А я благодаря своему своду, теперь в такой ситуации спокоен. Я просто констатирую факт. «Пятый закон подлости, — говорю я себе. — Жетоны на метро заканчиваются как раз тогда, когда ты опаздываешь, а в кассу большая очередь». Или вот, например, девятый закон подлости, тоже очень хороший закон. Я часто им пользуюсь: «Утерянное всегда находишь в последнем кармане». Или десятый, он тоже встречается довольно часто: «Когда нужно срочно позвонить, садится батарейка».
— Потрясающе! — только и смогла сказать я.
Алсуфьев торжествующе улыбнулся и уронил солонку.
— Ладно, Сережа, соловья баснями не кормят. — Я посмотрела на часы. — Что там у нас в твоем своде законов о скоротечности времени? Есть что-нибудь?
— Э-э-э… Обижаешь, Наташечка, есть, конечно. Закон подлости под номером пять гласит: «Всякое дело требует гораздо больше времени, чем вы планировали». В моем своде много чего есть. Я ж говорил тебе, что составляю его уже несколько лет. Во-от. Ты меня перебила, не захотела слушать про четвертый закон подлости, а зря. Он, между прочим, самый симпатичный из всех. Самый симпатичный и самый оптимистичный, я бы сказал. Э-э-э… Как только созреет урожай, и жизнь начинает потихоньку налаживаться, сразу набегут татары, половцы и прочие печенеги. Иными словами, Наташечка, расслабляться нельзя! Жизнь, она полосатая. Как зебра!
— Гм. — мрачно согласилась я. — Только черные полосы значительно превышают по ширине светлые. Опять же по закону подлости.
Глава 18
Разговор тех двоих Чжан Сяо услышал случайно. Он стоял у витрины фруктовой лавчонки, что неподалеку от отеля «Бунд Риверсайд» на Пекин Роуд, и равнодушно разглядывал корзину с красноватыми и коричнево-фиолетовыми плодами мангостана.
«Глаз дракона» — так называла эти плоды Мэй Лю.
Странное название для изумительно вкусных тропических фруктов. Странное и в то же время удивительно точное.
Он никогда раньше не задумывался об этом. А ведь нежная, иссиня-белая мякоть плодов и цветом, и размером своим поразительно напоминает глазное яблоко огромного доисторического чудовища.
Его Мэй Лю обожала «глаз дракона». Она считала, что в мире нет ничего вкуснее этих сочных и нежных плодов.
Те двое подошли со стороны канала
Он посторонился, чтобы не загораживать вход в лавочку.
К чему мешать торговле?
Он ведь ничего покупать не собирался. Просто стоял и смотрел. Тупо смотрел на фруктово-овощное изобилие осени.
Парни его любезностью не воспользовались — внутрь магазинчика не пошли. Остались топтаться на улице.
Стояли и вяло переругивались.
Один говорил, надо, другой говорил — не надо.
Один говорил, будем, другой говорил, что не будем.
Тот, что повыше, убеждал, деньги взяли, надо делать.
Маленький, жилистый отвечал, да, делать надо, но ох как не хочется. Боязно! За такое по головке не погладят. Может, не будем? Что, если не делать? Сказать — не получилось, не было подходящего момента, а деньги, дескать, готовы вернуть.
Тоже не катит, возражал ему первый. Заказчику нужен результат. А нам нужны деньги!
Парни переругивались, Чжан Сяо невольно слушал. Именно слушал, а не подслушивал. Да и что там было подслушивать?
Кому может быть интересен никчемный разговор двух никчемных парней?
То, что парни наркоманы, Чжан Сяо понял сразу. Ему одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что к чему. Иссохшие землистого цвета лица, потухший взгляд.
Он старый человек, много пожил, много повидал на своем веку. Сейчас он на самом дне, дальше падать некуда. Дальше — смерть.
Чжан Сяо не боялся смерти. Он ждал ее. В этой жизни его страшило только одно — он боялся одиночества. Поэтому и начал принимать опиум. Только поэтому.
Пока жива была жена, он и не думал об этом. Смирился с потерей младшего сына, посвятил свою жизнь уходу за женой.
Последние годы своей жизни Мэй Лю почти не вставала с постели. Она нуждалась в его поддержке, в его помощи.
Он держался ради нее, не хотел огорчать. Ей и так в этой жизни досталось.
Но Мэй Лю умерла, тихо угасла во сне, и Чжан Сяо сорвался. Он вновь прибегнул к опиуму.
В один из невыносимо тягостных субботних вечеров он, как когда-то, тридцать лет назад, снова отправился по старому адресу.
В опиекурильню.
Ему показалось тогда, что время остановилось. Что он никогда и не переставал ходить сюда, в этот грязный притон в полуразвалившейся лачуге.
Здесь ничего не изменилось.
Все тот же сладкий, щекочущий ноздри запах… Этот запах не спутаешь ни с чем. Другого такого на свете нет.
Низкое подвальное помещение, полное одуряющих паров и густого коричневатого дыма…
Едва теплятся в полутьме крохотные красные огоньки в чашечках металлических трубок…
Сгорбленные, безвольно сидящие фигуры…
Бессильно лежащие на лавках тела…
Желтые, одутловатые лица с бессмысленными улыбками…
Сонные, одурманенные глаза…