Наши трёхъязычные дети

Мадден Елена

А начитанные родители и другие аргументы приведут.

Такой, например. Известно, что пионер многоязычного воспитания Жюль Ронжа у сына не только «свой» язык чистил и правил, но и в процесс освоения материнского (в буквальном смысле) языка вмешивался.

Мать маленького Луи была не слишком последовательна, Ронже-отцу приходилось выбирать между принципом «невмешательства» и заботой о правильности детской речи. Дилемму Ронжа разрешал просто: поправки адресовал – через голову сына – матери («Ему не разрешается говорить f"ur mir!»).

Между

прочим, Ронжа-отец выкорчёвывал безжалостно даже интернациональные слова-заимствования, даже какие-нибудь невинные шампиньоны в немецком искоренял…

Жюль Ронжа был пуристом и педантом – но ведь и вырос в итоге мальчик Луи настоящим билингвом, с полно– и равноценными немецким и французским! А вот Вернер Леопольд или, скажем, Дональд Порше к языку детей строги не были – и не здесь ли надо искать объяснение тому факту, что у их детей один из языков оказался второплановым, малоиспользуемым и небезошибочным?..

Большинство родителей наверняка не перенапрягают ребёнка непосильными речевыми упражнениями. С другой стороны, вряд ли найдутся папы и мамы, настолько умилённые детскими неправильностями, что вовсе не помогают чаду продвинуться в языке на ступеньку выше.

В той или иной мере исправляют речь детей все. Самое трудное – решить, что в том или ином возрасте по силам, к каким новым шагам в языке ребёнок готов. А информации нет…

Тут просится параллель. Фирмы-изготовители детского питания просвещают родителей, выпускают многочисленные проспекты и плакаты с таблицами: когда начинать давать младенцу сок, когда подкармливать твёрдой пищей… Думаю, нашлось бы немало желающих иметь под рукой подобную схему созревания языка (хотя бы у ребёнка «обычного», одноязычного), если не с хронологией, то хотя бы просто с очерёдностью этапов.

Чтобы озабоченные родители знали: это обычное явление, когда ребёнок, скажем, заменяет g и k на d и t или меняет местами согласные (немец – мениц, ср. из истории русского языка: немецкое Teller усвоилось как тарелка)… Чтобы мамы не паниковали из-за пустяков.

Чтобы имели представление о законах развития языка – и помогали этому развитию со знанием дела!

Пока же родители действуют вслепую, пробуя и ошибаясь. Нащупывают интуитивно меру терпимости и приемлемые меры воздействия…

* * *

Приходится особо остановиться на одном вопросе. О принципе «Wie bitte?» (как-как?). Так немецкие учёные обозначают тактику непонимания.

У нас в начале был… совет доброго знакомого «не понимать» иноязычную речь – чтобы не потерять свой язык. (Сейчас странно думать, что с таким скромным багажом знаний мы приступали к этой неприступной вершине – «сбалансированное многоязычие».)

В общем и целом, принцип «непонимания» свою службу сослужил (и сейчас ещё служит).

Верят ли

дети тому, что мама – которая общается по-немецки в магазине, с друзьями, по телефону – вдруг «забывает» язык, когда слышит его из уст детей? Наша дочь иногда высказывала подозрение, что я на самом деле всё прекрасно понимаю, и тогда я пыталась сделать «непонимание» убедительным: ссылалась на усталость, головную боль, на то, что только что читала по-русски, поэтому трудно переключиться и т. п. Но, по большому счёту, в этом не было нужды: веря или нет, дети наш принцип приняли, привыкли к нему.

Другое дело, что я со временем настроилась на отказ от механического его применения.

Иногда «не понимать» было бы просто жестоко. Как-то раз мы не смогли понять, чего хочет наш сын (не притворялись, на самом деле не понимали слово), он же никак не мог объяснить и злился – и, наконец, совершенно вышел из себя, отчаянно рыдал, забился под стол, отказывался выйти; и успокоить его казалось невозможным… Эпизод показал, какой травмой может обернуться обрыв контакта – и раз и навсегда обозначил для нас границы «непонимания».

К тому же я не принадлежу к людям педантичным, методически применяющим раз найденный ход. В дневниках последовательных приверженцев принципа мне кажется скучным и смешным неизобретательное «Wie bitte?» в ответ на любое слово и высказывание на чужом родителю языке. Гораздо интереснее проявить гибкость, варьировать реакции и придумывать новые способы вернуть разговор в русло своего языка.

Их немало. Зузанна Дёпке имела возможность экспериментально выяснить статистику эффективности нескольких вариантов. Она выстроила родительские стратегии по силе воздействия, то есть по степени влияния на развитие языка, и обозначила связанные с ними недостатки и риски. Представим ситуацию: ребёнок попросил грушу на чужом для мамы или папы языке. Какова будет реакция? Это могут быть:

• включённый перевод, incorporated translations (что-нибудь вроде: «Пожалуйста, вот твоя груша»);

• перевод («Скажи: “Дай грушу”»).

Эти два приёма плохи тем, что ребёнок остаётся пассивным слушателем. Другие варианты:

• перевод-вопрос, translation plus question: мама (папа) переспрашивает ребёнка на своём языке («Ты хочешь грушу, да?»);

• провоцирующий вопрос, challenging question: родители намеренно «понимают неправильно» («Ты, наверное, хочешь яблоко?»).

В двух последних случаях ребёнку приходится отвечать; однако он может отделаться простым ответом «да» или «нет». Наконец, возможны и такие родительские реакции:

• «непонимание»;

• требование перевода.

Хочешь не хочешь – приходится отвечать… Сильное средство! Но оно может убить желание говорить на «языке меньшинства»…

Этот список наша семья могла бы дополнить.

Например, добавить «приём», который можно условно назвать «провоцирующее непонимание» или «провоцирующий перевод-игра».