Наши звезды: звезда Полынь (журнальный вариант)
Шрифт:
Кажется, Фомичев отмазывал Степана от администратора кафе, совал какие-то деньги… Дальнейшее - молчание.
– Живой?
– раздался осторожный голос откуда-то с заоблачных высот иного мира.
Несколько мгновений Корховой не отвечал, собираясь с силами.
Голос принадлежал Фомичеву.
– Ох… - сказал Корховой. Помолчал.
– Ты нас спас, да?
– Угу, - ответил Фомичев.
– Пива хочешь?
Корховой поразмыслил. Потом его передернуло.
– Это хорошо, - сказал Фомичев.
– Все равно нет, бежать бы пришлось.
– А зачем спрашиваешь?
– А вдруг ты без пива помрешь?
Корховой неуверенно перевернулся на бок. Разлепил глаза. Спустил ноги с кровати. Сел.
– Ты меня что, довез?
– Я всех развез. Сначала потерпевшего, потом Наташку, потом тебя. А тут два фактора: во-первых, я не был уверен, что ты в силах от тачки до квартиры доползти сам, а во-вторых, у меня уже ни копья не осталось. А рыться тут по твоим карманам я не стал. Расплатился, отпустил мотор, допер тебя до верху - ты хоть просветлился на миг и номер квартиры смог вспомнить… Ну, вывалил тебя в кроватку, а сам на диване прикорнул. Я-то тоже не вполне свеж… Только что поднялся, воду хлебал - а тут слышу стоны….
– Перед Наташкой совестно… - невпопад пробормотал Корховой.
– Ты на нее запал, что ли?
– попросту спросил Фомичев.
– Ага.
– Ну-ну. Смотри, она дева серьезная.
– Я знаю. Я тоже, знаешь, не просто перепихнуться. Во всяком случае, такое у меня ощущение в последнее время.
– Ну-ну, - уважительно повторил Фомичев.
– Тогда я тебя порадую. По-моему, она на тебя тоже. Во всяком случае, слегка.
– Почему ты так думаешь?
– спросил Корховой после паузы. У него от недоверчивой радости даже дурнота слегка отступила.
– А ты не помнишь?
– Что?
– В машине?
– Побойся Бога… Что я могу помнить?
– Да, действительно. Это я, можно сказать, глупость сморозил. Ну, вот тогда и томись в наказание. Не скажу ничего.
– Ленька!
– В связи с плохим поведением дитя нынче оставляется без сладкого.
Корховой только вздохнул. Поднялся. Прошлепал босыми пятами на кухню. Зверье идет на водопой… Корховой открыл воду, подставил стакан под шипящую белесую струю, потом выпил залпом.
Даже не поймешь, лучше стало или хуже.
Нечего сказать, посидели…
– Славно посидели, - сказал он, входя обратно в комнату. Ленька пребывал там же, где пять минут назад Корховой его оставил, в кресле у окна. Вид у него тоже был не очень.
– Посидели - и ладно бы, - ответил Фомичев, покачав головой.
– А вот поездка у нас будет… Веселая.
– Ты думаешь, он поедет?
– Непременно поедет, - ответил Фомичев.
Корховой помолчал.
– Перед Наташкой надо извиниться.
– Подожди маленько. Приди в себя. От тебя ж даже через телефон сейчас выхлоп. Все равно она извинений никаких не ждет, так что полчаса-час ничего не решают. Я понимаю, у тебя сейчас острое воспаление совести, но… Возьми себя в руки.
Корховой, от застенчивости и благодарности как-то даже косолапя, подошел к Фомичеву и неловко ткнул его кулаком в плечо.
– Спасибо, Ленька.
Фомичев сделал страшную морду, высунул язык и мерзким голосом ответил:
– Бе-е-е!
– Да ладно тебе… - отозвался Корховой.
– Я и так сквозь землю провалиться готов.
Помолчал. Потом добавил задумчиво:
– А вот он - не готов…
Поразмыслил еще. И вдруг спросил:
– А ты его хорошо знаешь?
– Нет, - ответил Фомичев.
– Шапочно. Он очень ангажирован, ты ж понимаешь. В своем мирке варится. И чего это на сей раз западники его командируют? Странно… Никогда он к космической проблематике касательства не имел - все больше про зверства русских в Чечне да гонения на бедных миллиардеров…
Некоторое время они молчали. Похмелье медленно укладывалось на покой. Мутное, истеричное возбуждение, простая производная химического восторга крови (“Пьянка - это маленькая смерть…” - “Жив! Жив! Опять жив!”), сменялось усталой апатией и вселенской грустью.
Слепящее солнце ломилось в окно, больно попирая светом еще полные хмеля глазные яблоки. “Как в домашних условиях обнаружить давление фотонов?
– подумал Корховой.
– Вот, пожалуйста… Легко”.
Прообраз, можно сказать, межзвездного двигателя…
– Я вот думаю, - сказал Корховой негромко, - мы тут бухаем, скандалим… Роемся в дерьме друг у друга и только и знаем, что пытаемся выяснить, чье дерьмо дерьмовее. А скоро поедем туда, где к звездам летают…
– Думаешь, они там не бухают и не скандалят?
– с тихой тоской спросил Фомичев.
Корховой пожал плечами.
– Бухают и скандалят, наверное. Люди же… Но там, по-моему, это не главное. На периферии главного. Когда такое дело рядом, все это должно казаться очень мелким… Стыдным. А у нас, мне иногда кажется, кроме этого, ничего нет.
– Да вы романтик, мессир, - сказал Фомичев.
– Успокойся: до звезд им так же далеко, как и нам. Нуль-транспортировку еще не выдумали и вряд ли выдумают. Да и с фотонными параболоидами в стране напряженка. На повестке лишь все тот же бензиновый черт, только очень большой, очень длинный и неимоверно дорогой. Камера сгорания, карбюратор, искра… зажигание барахлит, гептил потек, окислитель то ли не подвезли, то ли пропили…
Корховой потер лоб.
– Наверное, без пива все же не обойтись, - глядя на него, с намеком предположил Фомичев.
Корховой помедлил, потом решительно сказал:
– Ну, нет. Надо перед Наташкой извиниться. Типа цветов накуплю.
– Ну, ты пропал, - сказал Фомичев.
Почка, почка, огуречик - был да вышел человечек
Несмотря на относительно ранний час, дядя Афанасий уже затарился в ближайшей аптеке пузырьками то ли боярышника, то ли пустырника - и теперь кайфовал на лавочке, что твой султан в гареме. Безмятежно вытянув ноги в познавших всю скверну мира штанах, он прихлебывал из горлышка живительную брынцаловку и подставлял костлявое, в седой щетине лицо майскому солнцу, фосфорически пылавшему сквозь ослепительно белые перья облаков.