Шрифт:
Жилъ богатйшій купецъ, жилъ долго и пріятно. А все-же, когда пришло его время, собрался умирать. Тогда онъ призвалъ къ себ своихъ трехъ сыновей и сказалъ имъ:
— Вотъ я скоро умру и, пока еще въ памяти, хочу благословитъ васъ и передать вамъ свои распоряженія. У меня три дома, одинъ какъ другой, не хуже, не лучше: нарочно я ихъ такъ построилъ. А въ погреб моемъ три большихъ одинакихъ боченка съ золотомъ, и во всхъ боченкахъ по равному числу монетъ, такъ что, когда умру, вамъ нетрудно будетъ раздлиться.
Сыновья подошли родъ родительское благословеніе, потомъ спустились въ погребъ и увидли, что отецъ сказалъ имъ сущую правду. Тогда они вышли изъ погреба, хорошенько заперли дверь, отдали ключъ на храненіе старшему брату и вернулись къ умирающему отцу. Старый купецъ въ тотъ-же день умеръ. Сыновья распорядились пышными похоронами, роздали бднымъ щедрую милостыню и затмъ приступили къ длежу. Когда они слова вошли въ погребъ, то, къ изумленію своему и ужасу, увидли, что вмсто трехъ бочонковъ всего два. Подняли они споръ, между собою.
— Подавай мн мои боченокъ! — кричалъ младшій старшему:- вдь, у тебя былъ ключъ отъ погреба. Длай, какъ знаешь, а я долженъ получить свою часть сполна…
То-же самое повторялъ и другой братъ. Старшій уврялъ, что онъ не входилъ въ погребъ и не знаетъ, гд третій боченокъ. Но братья ему не поврили и наконецъ ршили на слдующій-же день отправиться судиться къ кади.
Такъ они и сдлали. Но вс трое такъ много говорили передъ кади, что тотъ ровно ничего не понялъ и отправилъ ихъ къ каймакаму, написавъ ему, что это очень богатые и важные купцы и прося его разобрать ихъ дло.
По дорог, въ узкомъ горномъ ущель, братья встртились съ бднымъ туркомъ, который обратился къ старшему съ такими словами:
— Господинъ купецъ, я потерялъ мою лошадь, не встрчалъ-ли ты ее по дорог?
— Нтъ… — отвтилъ старшій братъ:- никакой я лошади не видлъ. А она у тебя была кривая?
— Точно такъ, господинъ купецъ, кривая.
— Не видалъ я твоей лошади.
Тогда турокъ обратился съ тмъ-же вопросомъ ко второму брату и тотъ сказалъ- ему:
— А не хромаетъ-ли твоя лошадь на одну ногу?
— Хромаетъ, хромаетъ!.. — воскликнулъ турокъ.
— Ну, такъ я не видалъ ее.
Наконецъ, турокъ спросилъ младшаго, и этотъ сказалъ ему:
— Никакой лошади я не видлъ. А чмъ она была нагружена? уксусомъ?
— Конечно, уксусомъ! — закричалъ турокъ. — Такъ, значитъ, это вы украли мою лошадь?!
Братья засмялись, но турокъ не отставалъ отъ нихъ и послдовалъ за ними къ каймакаму.
Каймакамъ, прочтя письмо кади, принялъ трехъ братьевъ съ почетомъ и угостилъ ихъ кофе, трубками и сорбетами. Онъ повелъ съ ними пріятную бесду. Но вотъ является слуга и говоритъ:
— Эффенди, тамъ какой-то человкъ спрашиваетъ твою милость.
Каймакамъ
— Чего теб отъ меня надо?
— Эффенди, — сказалъ тотъ, земно ему кланяясь:- три человка, которыхъ твоя милость угощаетъ, украли мою лошадь.
— Какъ теб не стыдно такъ лгать? — крикнулъ каймакамъ, — Станутъ такіе богатые и важные люди красть твою лошадь!
— Эффенди! — отвчалъ турокъ:- я ихъ встртилъ на дорог, спросилъ ихъ, не видали-ли мою лошадь? Они отвтили, что не видали, а между тмъ сказали мн въ точности вс ея примты, какъ-же такое можетъ статься?
Каймакамъ былъ въ затрудненіи. Онъ вернулся къ тремъ братьямъ и передалъ имъ слова турка.
— Все, что онъ говоритъ, правда, — сказали братья:- но только лошади его мы все-же не видали.
— Какимъ-же образомъ можете вы знать, ея примты?
Тогда старшій сказалъ:
— Я замтилъ, что трава по дорог была ощипана только съ одной стороны и поэтому заключилъ, что лошадь кривая.
Второй братъ сказалъ:
— А я замтилъ по слду копытъ, что она хромаетъ.
Третій братъ сказалъ:
— По дорог пахло уксусомъ и поэтому я догадался, чмъ была нагружена лошадь.
Каймакамъ былъ поражонъ ихъ смтливостью и подумалъ: «А вдь они похитре меня, какъ-же я разберу ихъ дло?.. А, впрочемъ, попробую». Одъ угостилъ ихъ обильнымъ обдомъ, а на ночь положилъ спать въ комнат, гд одна изъ стнъ только на видъ казалась стною, а въ дйствительности была картонной перегородкой. За эту перегородку каймакамъ пробрался тихонько, сидлъ не шевелясь, и слушалъ. Когда братья раздлись и улеглись, то начали переговариваться между собою:
— Ягненокъ, котораго мы ли сегодня за обдомъ, былъ необыкновенно вкусенъ! — сказалъ одинъ изъ нихъ.
— Да, — отвтилъ другой:- онъ такъ вкусенъ потому, что ворованный. А замтили-ли вы, какъ виноградъ былъ соченъ?
— Какъ-же не замтить!
— Онъ оттого былъ такъ соченъ, что лоза выросла изъ земли, гд зарыто тло человка.
Каймакамъ все сидлъ и слушалъ. Но братья замолчали и заснули. Рано утромъ, когда они еще спали, каймакамъ отправился въ овчарню и сказалъ пастуху:
— Что это былъ за ягненокъ, котораго ты прислалъ мн вчера къ моему столу.
— Эффенди, это обыкновенный ягненокъ, такой-же какъ и другіе.
— Совсмъ нтъ, я такого нжнаго мяса еще никогда не далъ.
— Такъ это вотъ отчего, — сказалъ пастухъ;- ягненокъ этотъ неизвстно откуда явился и замшался въ стадо. Никто его не спрашивалъ, такъ онъ и остался. Не имя матери, онъ кормился то отъ одной овцы, то отъ другой и оттого вышелъ жирне всхъ ягнятъ. А такъ какъ ваша милость потребовала хорошаго ягненка, то я именно его выбралъ.
Затмъ каймакамъ отправился въ виноградникъ и сказалъ садовнику.