Насилие и социальные порядки
Шрифт:
Как отмечает Макфарлейн, подобный подход к осмыслению проблемы едва ли можно назвать продуктивным. Когда армии перестали пополняться на основе феодального ополчения, когда на место этих ополчений пришли личные военные контракты с могущественными акторами, финансировавшимися за счет общего налогообложения и налогов, освобождающих от несения военной службы, баланс между интересами короля и интересами баронов уже больше не поддерживался исключительно за счет земли. По мере становления ублюдочного феодализма сеньоры начали обменивать непосредственную военную службу на денежные выплаты. Возрастание значимости иных источников власти и ренты, например торговли и коммерции, означало, что земля начала утрачивать свое центральное положение основного ресурса.
По мере того как английское общество претерпевало изменения, должно было измениться и распределение власти внутри коалиции. Отныне едва ли было разумным фиксироваться исключительно на земле как на единственном средстве стабилизации и поддержания баланса интересов внутри коалиции. Это было разумно лишь в краткосрочный период сразу же после завоевания, когда Англия представляла собой хрупкое естественное государство.
Большинство изменений в рамках господствующей коалиции касались перераспределения власти, которое нередко вело к войнам за землю. Корректировка
Если выйти за пределы установок Макфарлейна и его учеников, то можно увидеть, что Англия в Средние века была базисным естественным государством, управляемым господствующей коалицией, рента которой порождалась ограниченным доступом к земле, религией, военными действиями и отправлением правосудия. Коалиция скреплялась личными взаимоотношениями, основанными на земле и подкрепленными денежным обменом. Такова сущность ублюдочного феодализма. Повторюсь, что все влиятельные организации, занятые в производстве, управлении и спасении, так или иначе были увязаны с феодальным поместьем: контроль над землей приравнивался к контролю над поместьем. Контроль над основополагающими организациями английского общества был встроен в саму структуру государства. Могущественные сеньоры контролировали более сотни поместий, а некоторые из самых влиятельных сеньоров были еще и епископами. Сотня человек на самом верху господствующей коалиции работала над выработкой договоренностей, скреплявших английское общество. Благодаря своей необыкновенной сложности английское земельное право позволяло поддерживать ограниченный доступ к земле на более высоком и политически более значимом уровне агрегирования и одновременно двигаться в сторону более открытого доступа на уровне небольших индивидуальных держателей, которые получили свои земли от более крупных сеньоров, а затем заменили все свои обязанности феодальной службы денежными выплатами.
История, культура и институциональная преемственность играли колоссальную роль. Земельное право, уходящее своими корнями в хрупкое естественное государство, созданное после завоевания, предвещало будущие трудности и противоречия, но оно же несло в себе новые возможности. Когда после смерти держателя земля возвращалась сеньору — будь то держатель, получивший землю непосредственно от сеньора, или же небольшой фригольдер, — перераспределение земли могло быть использовано для поддержания коалиции на национальном и локальном уровне. Однако как только была достигнута определенная степень стабильности, ни у кого больше уже не было заинтересованности в поддержании системы возвратов. Если держатели готовы были платить за более надежные права собственности, то землевладельцам также было выгодно дать им больше прав в обмен на большее количество услуг. В XII в. наследование по прямой линии стало правилом, но это правило было непреложным, то есть право «сейзины» не могло завещаться по воле владельца. Более того, на самом верху иерархии король так и не отказался от своего права забирать себе землю держателя, напрямую получившего от него землю, после смерти этого держателя. Земля была лишь одним из многих ценных активов, использовавшихся для консолидации и упорядочивания базисного естественного государства. Но этот актив был основополагающим.
Надежные и передаваемые права собственности на землю были ценны в принципе. Как минимум уже после 1295 г. и Quia Emptores часть институтов английского земельного права двигалась в сторону утверждения более защищенных прав на землю. Однако более надежные права на землю были сформулированы так, чтобы все еще оставалась двусмысленность по поводу того, кто же именно владел собственностью и какой, а также кому она должна была достаться после смерти. С нашей, современной точки зрения подобная двусмысленность представляется дефектом. Однако с точки зрения Англии как базисного естественного государства двусмысленность позволяла господствующей коалиции эффективно использовать контроль над землей в качестве инструмента структурирования и перераспределения политической и экономической власти, по мере того как менялись обстоятельства. Землевладение в средневековой Англии было не только персональным по самой своей сути, оно еще и воплощало личные взаимоотношения, которые, собственно, и скрепляли господствующую коалицию. Для перераспределения власти внутри господствующей коалиции от системы требовалась некоторая гибкость в том, что касалось передачи контроля над землей членам элиты, которые как индивиды то теряли, то увеличивали свое могущество. Власть в английском государстве яснее всего проявлялась в том, кто именно контролировал землю, особенно учитывая то обстоятельство, что контроль над землей на местном уровне быстро превращался в контроль над правительственными функциями. Если бы права собственности у элит были определенными и лишенными всякой двусмысленности — а значит, перераспределение земли могло бы происходить только в результате продажи или дарения, — то тогда английская система управления утратила бы очень важный элемент гибкости. Нерегулярное перераспределение земли в результате земельных войн (как кровопролитных, так и нет) в рамках английской системы земельного права отражало процесс изменения политического статуса того или иного лица в рамках коалиции, это был один из основополагающих моментов, приводивших систему в действие. К сожалению, система отнюдь не всегда работала гладко, в ряде случаев ситуация приводила к гражданской войне. Эти войны касались не просто земли; обычно они вращались вокруг вопросов власти, престижа, чести, а также мести.
Но все же именно контроль над землей был основополагающим механизмом, позволявшим осуществлять власть над английским обществом (Bellamy, 1989, р. 35). Самой крупной из войн стала Война Алой и Белой розы, которая разразилась во второй половине XVb. (Pollard, 1988).
Эта запутанная история показывает, почему никакая телеология и никакие неизбежные силы не толкают общества к более зрелым институтам. Сложности, связанные с передачей земли в момент смерти, включая обременительные обязанности опекунства, если наследник еще не достиг совершеннолетия, создавали для сеньоров стимулы к решению правовых проблем. Никакие неизбежные силы не заставляли систему становиться более рациональной и прозрачной. De Donis был столь же логичным ходом могущественных землевладельцев, что и Quia Emptores. Если Quia Emptores разъяснил право владения, то De Donis его значительно усложнил.
Независимо от того, воспринимаете ли вы развитие практики пользования и создания трастов как позитивную или негативную тенденцию, у вас нет никаких оснований рассматривать ее как неизбежное движение в сторону все более эффективных механизмов. Хотя доходы короны и сокращались по мере развития пользования, то же самое касалось и крупных сеньоров, так как они тоже сохраняли за собой права опекунства в отношении своих держателей (Bell, 1953, р. 1). Как частные лица сеньоры (как крупные, так и мелкие) имели все стимулы для того, чтобы избегать издержек, связанных со смертью держателя, путем развития практики пользования. Однако в качестве группы король и парламент страдали от сокращения доходов, так как пользование перекрывало некоторые источники доходов как короля, так и самых крупных землевладельцев [116] . В 1536 г. корона и парламент попытались совместно искоренить саму практику пользования, издав Закон о пользовании. Как было показано, эта попытка потерпела крах. Однако само принятие подобного закона свидетельствует о том, что как королевские, таки аристократические элементы господствующей коалиции в Англии в 1536 г. были исполнены решимости искоренить то, что представляется нам фундаментальным улучшением английского общества. В любом случае провал Закона о пользовании не может быть объяснен скаредным парламентом, не желающим сохранять за королем его источники доходов. Многие члены палаты лордов были заинтересованы в уничтожении пользования в не меньшей степени, чем сам король.
116
В силу того что канцлерские суды пытались проводить соглашения о пользовании в жизнь на основе справедливости, а также в силу того, что корона прямо и косвенно получала от этого суда стабильный доход, у короля были и другие фискальные стимулы, для того чтобы позволить практике пользования развиваться. Фискальные интересы короля и крупных сеньоров не были симметричными. То, насколько сильно переход от феодальных обязанностей к налоговым обязанностям повлиял на конкретного сеньора, зависело от его отношений с королем, а также со своими держателями.
В ответ на провал Закона о пользовании парламент в 1549 г. принял Закон Уиллса. Продолжение практики пользования означало, что большинство крупных землевладельцев смогут уклониться от опекунства [117] . Позволение крупным землевладельцам завещать свою землю исходя из собственного желания прояснило статус права на землю после смерти магната. Отныне судьба земли уже больше не определялась исключительно византийскими правилами наследования. В XVI в. права собственности на землю стали куда более ясными, а значит, и стимулы, равно как и возможности, для ведения земельных войн стали все больше и больше сокращаться [118] . Парламент вовсе не желал, чтобы в результате Закона Уиллса корона лишилась своих доходов, поэтому в том же году было принято решение о формировании судов по делам опеки и ливреи, призванных контролировать соблюдение прав короны на опекунство. К этому вопросу мы еще вернемся чуть позже.
117
Simpson, 1986, р. 191. Интересно, что Симпсон пытается объяснить эти события, апеллируя к той ситуации с налогообложением, в которой оказалась корона.
118
Bellamy, 1989, р. 123–126. Беллами утверждает, что случаи предвзятого отношения к одной из сторон, а также случаи насильственного вторжения на землю к началу XVII в. сошли на нет как в смысле количества подобных действий, так и в смысле статуса ответчиков. К тому времени крупные сеньоры уже не использовали суды, чтобы прибрать землю к своим рукам.1’ Более общий анализ фискального влияния коллизии юрисдикций на английское право см. в: Klerman, 2007.
Переход в XV–XVI вв. от защиты своего права через иск о недавнем лишении «сейзины» к изгнанию с земли также имел далеко идущие последствия. Права собственности для фригольдеров и копигольдеров получили гораздо лучшее определение, и их стало куда проще защищать. Предоставление прав собственности на землю копигольдерам сыграло важную роль в прояснении сложных вопросов, связанных с обладанием недвижимостью.
В то время последствий этих изменений еще никто не понимал. Изменения в земельном праве не были частью целостной схемы, направленной на улучшение качества прав собственности на землю; они были результатом продолжающейся динамики внутри английского общества. Симпсон утверждает, что королевские суды общего права увидели возможность перехватить некоторые дела у судов права справедливости, которые желали заслушивать дела копигольдеров на основе принципов справедливости (Simpson, 1986, р. 163–164). И вновь именно аргумент о фискальных интересах привел к тому, что один суд поменял свои правила, для того чтобы перехватить некоторые бизнес-интересы другого суда*.
Более защищенные и прозрачные права собственности на землю и права ее передачи обозначали, что земля отныне становилась все менее полезной в качестве инструмента балансирования интересов в рамках господствующей коалиции. Изменения в земельном праве, которые начались в 1540-х гг., существенным образом сократили фискальные преимущества короля, а также магнатов от непосредственного владения и держания земли. Вероятно, нам не следует удивляться, что в этот период происходит существенное сокращение количества земель, находящихся в руках короны. Хотя Генрих VIII и захватил церковные земли, он одновременно проводил политику последовательной распродажи королевских землевладений; Елизавета продолжила этот курс. Историки практически единогласно связывают эту политику с теми фискальными проблемами, с которыми столкнулась корона. Однако представляется очевидным, что здесь имели место и изменения в доходах, которые можно было получить от королевских земель [119] .
119
Оценку имущества короны см. в: Hoyle, 1992. Об аристократии в целом см. в: Stone, 1965, 2002; о королевских финансах см. в: Dietz, 1964. «Доход от фискального феодализма был глубоко двойственным… неофициальный доход от фискального феодализма, если считать его в целом, был как минимум в три раза выше, чем официальный. Современники считали, что эта разница была даже еще больше» (Hurstfield, 1955, р. 58). Также см.: Hurstfield, 1949,1953.