Наследие джиннов
Шрифт:
Одно хорошо: среди белой с золотом военной формы сегодня не мелькали голубые мундиры галанов. Конечно, и армия султана не подарок, но они хотя бы свои, а галаны — чужаки, по-настоящему опасные.
Вообще-то по части политики и истории трудно полагаться на слухи. Насколько приходилось слышать мне, лет двадцать назад наш высокочтимый султан Оман решил, что сможет править Мираджем лучше, чем его отец, и заключил тайный союз с галанами. Чужеземцы убили старого султана и всех противников молодого, а взамен Оман позволил им встать лагерем в его владениях и получать наше оружие, чтобы
— Не рановато ли они вернулись из Садзи? — Я прищурилась, пытаясь пересчитать солдат. Похоже, отряд меньше обычного.
— Ты разве не слыхала? — удивился Тамид. — Вчера вечером сгорело дотла стрельбище в Шалмане. — Моё лицо застыло, но приятель вроде бы ничего не заметил. — Какой-то бунт. Отец сказал, видели людей принца Ахмеда. Солдаты спускаются с гор, чтобы навести порядок.
— Чтобы повесить пьяниц и игроков, ты хочешь сказать.
Армия султана прошла через Пыль-Тропу всего несколько дней назад, направляясь к железным копям в Садзи. Очевидно, власти решили разобраться, можно ли там возобновить работу. Принимать военных снова так скоро не хотелось. Обычно они являлись каждые три месяца, чтобы забрать с фабрики готовую партию оружия и доставить галанам.
— Шалман всегда был гнездом порока, — праведно поджал губы Тамид, — вот и получил своё. Как раз сегодня на рассвете я читал про город золота Абадден. (Мой друг имел обыкновение зачитывать святые книги до дыр и мог бы, наверное, проповедовать не хуже самого священника.) Богатство отвратило его жителей от Всевышнего, и он послал джиннов очистить город бездымным огнём.
О джиннах мне доводилось слышать и куда менее приличные истории — о том, как они выкрадывали у отцов и мужей девушек и женщин, совращали их и уносили в свои тайные башни. Мало ли что расскажут про старые добрые времена! Джиннов никто не видел уже десятилетия, и палить гнёзда порока приходится переодетым девушкам и чужакам с помощью местных выпивох.
— Вот видишь, — продолжал Тамид уже своим обычным шутливым тоном, — не зря я тебя предостерегал насчёт того стрельбища. Небось теперь рада, что послушалась… — Он поморщился, заметив, как я смущённо потупилась. — Что, серьёзно?
— Да тихо ты! — прошипела я, косясь на Хайфу, которая как-то слишком внимательно разглядывала его костыль. — Хочешь, чтобы меня повесили?
Тамид разочарованно вздохнул:
— Так вот почему ты сегодня вся какая-то выжатая…
— Можно подумать, ты у нас прямо кровь с молоком! — фыркнула я, потирая щёки, словно надеялась избавиться от следов бурной ночи. — Между прочим, могла взять приз, — добавила я шёпотом, придвинувшись вплотную, — если бы там играли хоть чуточку честнее.
— А кто сказал, что не могла? — буркнул он с кислым видом. — Я же говорил: не надо было вообще…
Этот наш спор начался уже давно, ещё когда моя мать рассказывала про Изман. После её гибели я больше не говорила приятелю о своих мечтах, пока не подслушала слов дяди о замужестве. А тогда сразу бросилась к Тамиду.
К нему в окно я лазала с детских лет, с тех пор как стала дотягиваться до подоконника, и он неизменно радовался мне. Журил, но больше в шутку. Узнав, что я собралась бежать, шутить перестал.
Тамид никогда не понимал моего желания покинуть Пыль-Тропу, хотя, казалось бы, сам мог выбраться легче всего — изо всех обитателей нашей затхлой дыры. В ту ночь он сказал мне то же самое, что и прежде. Какая разница, где жить, если мы с ним навсегда останемся теми же — калекой и нищей девчонкой? Если никому не нужны здесь, то с какой стати окажемся нужны там?
В ответ я пересказывала письма тёти Сафии — о лучшей жизни, о том, что выше прозябания на задворках пустыни, — но Тамид был слишком недоверчив для ревностного прихожанина. В конце концов я притворилась, что передумала копить деньги и бежать, на самом же деле продолжала верить — а что мне оставалось? Иначе нет смысла жить вообще.
Хайфа многозначительно кашлянула:
— Это, конечно, не моё дело, господин, но вы опаздываете к молитве.
Мы с Тамидом переглянулись, подавляя смешки. Как будто снова в школе.
— Опаздывать грешно, — произнёс он с деланой серьёзностью.
В школу мы всё время опаздывали и обычно ссылались на его хромоту, а учитель вот так же точно говорил про грех. Мы бы, может, и испугались, но его послушать — так всё на свете грех, а Тамид прочёл Писание от корки до корки уже трижды, и опоздания, как и болтовня или сон на уроках, там даже не упоминались.
Он всё же забрал у Хайфы свой костыль и позволил утянуть себя в молельню, бросив на прощание:
— Мы ещё поговорим.
Помахав ему рукой, я развернулась в другую сторону и поспешила по обжигающему ноги песку к дядиной лавке. Добежав, откинула железные решётки и пинком распахнула дверь, чтобы впустить впереди себя солнечный свет, а войдя, осторожно заглянула за мешки с солью и полки с запаянными жестяными банками, в которых никогда не портилась еда. Двери и ставни в лавке были обиты железом, как и везде в Захолустье, но заползти среди ночи всё равно что-нибудь могло.
В пустыне с тенями не шутят. Чудищ всяких сколько угодно — от костлявых безликих гулей, пожирающих плоть и принимающих облик жертвы, чтобы добраться до её родных и знакомых, и до чёрных как ночь крылатых нетопырей, что кусают спящих и кормятся их страхом, пока не высосут всю душу. Однако, сколько бы их ни было, против железа упыри бессильны. Солнечного света они тоже не выносят, но вернее всего — пуля в голову или стальной нож в сердце. Железо даже бессмертных делает смертными. Так Разрушительница погубила самых первых древних, и так же точно люди, в свою очередь, расправились с её собственными порождениями.
Теперь чудищ стало меньше, и люди в наших местах не гибнут от них вот уж десяток лет, но всё же время от времени страшные твари находят щель в железе и таятся потом в тёмных углах, пока не получат пулю или удар ножа.
Убедившись, что лавка пуста, как бутылка пьяницы, я подпёрла дверь, чтобы сквозняк разгонял духоту, высыпала на прилавок остаток своих монет и принялась пересчитывать.
Шесть фауза и три лаузи, сколько раз ни пересчитывай. Не хватит и за окраину Пыль-Тропы выехать, не говоря уже об Измане. Даже если сбежать с дядюшкиной кассой и никто не поймает, далеко не уедешь.