Наследие джиннов
Шрифт:
Игла проткнула кожу, раненый зашипел и царапнул ногтями пол. У меня на языке вертелся вопрос, и я не выдержала:
— Как ты мог изменить султану, если сам не мираджиец?
— Я родился здесь, — ответил он, помолчав.
— Что-то непохоже. — Кому и как мог изменить наёмный шпион, я спрашивать не решилась. Захочет — сам расскажет.
— Не совсем здесь… В Измане. — Упоминание о столице заставило меня вздрогнуть: слишком близка была вчера заветная мечта. — Моя мать была родом из страны под названием Сичань, там я и вырос.
— Какая она, эта Сичань?
Чужак снова помолчал.
— Как объяснить, если
— Если там такие чудеса, то что ты делаешь здесь, у нас? — вздохнула я. — Не скажешь?
— Нет… — Он поморщился от нового укола иглы. — А ты вряд ли расскажешь, что тебя заставило соврать доблестному тысячнику Нагибу аль-Оману.
— Пожалуй… — Моя игла застыла в воздухе. — Нагиб аль-Оман? Не сынок ли это нашего султана, случайно?
— Откуда ты знаешь? — Он сжал зубы в ожидании нового стежка.
— Каждый знает о мятежном принце… и обо всех остальных, кто боролся за титул наследника.
Когда Оман ещё только взошёл на трон, одна из самых красивых жён родила ему сына Ахмеда. Мальчик рос крепким и сообразительным, и, хотя гарем пополнялся и сыновей у султана прибавлялось, Оман всегда благоволил к Ахмеду. Три года спустя та же самая жена родила дочь, но не ребёнка, а джинна-полукровку с алой гривой на рогатой голове, чешуёй и когтями. Султан лично забил изменницу до смерти, но в ту же ночь и Ахмед, и его новорождённая сестра-чудище бесследно исчезли. Четырнадцать лет спустя пришло время для состязаний за титул султима, наследника трона. Так повелось в Мирадже испокон веков. Участвовать полагалось двенадцати старшим сыновьям султана. С тех пор прошло больше года. Моя мать была ещё жива. Когда новость дошла до Пыль-Тропы, то делать ставки потянулись даже те, кто искренне считал это грехом.
В день состязаний двенадцать старших принцев выстроились в ряд на площади у дворца, и посмотреть на них собралась вся столица. И тогда вдруг появился тринадцатый. Когда он откинул капюшон плаща, перед зрителями предстала настолько точная копия султана Омана в юности, что никто не мог усомниться в подлинности претендента. Какие бы подозрения ни возбудило внезапное возвращение принца, отменить традицию было невозможно.
Он имел полное право участвовать, а потому самого младшего претендента из состязаний исключили. Его звали Нагиб. Я запомнила имя, потому что очень многие у нас в Пыль-Тропе ставили на то, что младший погибнет первым. Скорее всего, так бы и вышло, если бы блудный братец своим возвращением не спас Нагибу жизнь.
Огромный лабиринт в дворцовом саду, полный хитрых ловушек, Ахмед прошёл быстрее всех, а затем легко выиграл испытание на сообразительность, отгадав все загадки придворных мудрецов. Когда дошла очередь до испытания оружием, он одолел всех по очереди братьев, пока не остался один на один с самым старшим сыном султана — принцем Кадиром.
Они сражались целый день, и в конце концов старший сдался. Ахмед сохранил тому жизнь, но, едва он повернулся, готовый принять от отца знаки султима, Кадир поднял саблю и коварно напал на брата сзади. Ахмеда спасла единоутробная сестра-полуджинн, стоявшая в толпе. Отбросив человеческую личину, она своей магией отвела смертельный удар.
Султан пришёл в неописуемый гнев, объявил султимом Кадира, а Ахмеда приказал казнить, но молодой принц с помощью сестры бежал в пустыню и поднял мятеж против отца. Новый рассвет, новые пески!
Я затянула последний шов и отрезала ножом остаток нити. Чужак повернулся, и мой взгляд впервые упал на его обнажённую грудь. Почему-то захотелось отвернуться, хотя глупо, конечно, — у нас в посёлке мужчины частенько щеголяли без рубашек. Но этот был не наш, незнакомец, и прежде я не стала бы обращать внимания на мышцы рук и живота или татуировку в виде солнца над сердцем.
Он взглянул на меня в быстро сгущавшихся сумерках.
— Я даже не знаю твоего имени…
— А я — твоего. — Откинув с лица волосы тыльной стороной ладони, чтобы не перепачкаться кровью, я принялась оттирать руки скомканной рубашкой, смоченной в настойке.
— Меня зовут Жинь, — сказал он.
— Что, так вот прямо и зовут? — улыбнулась я.
Таких имён мне в жизни слышать не приходилось. Опять фальшивое, как вчера?
— А что? — Чужак неловко дёрнул раненым плечом и скривился от боли. Живот напрягся, и над поясом показался уголок ещё одной татуировки. От внезапного любопытства у меня по спине побежали мурашки. — Имя как имя…
— Точно не врёшь? — Я бросила испытующий взгляд на его лицо.
Он криво усмехнулся:
— Лгать грешно, ты разве не знаешь?
— Да уж слыхала.
Его тёмные глаза впились в меня, заставив вдруг смутиться.
— Не случись тебя — я был бы сейчас мёртв.
Я могла бы ответить то же самое. Могла пошутить, назвавшись Оманом, или Синеглазым Бандитом, или ещё как-нибудь. Но я не стала спешить.
— Меня зовут Амани, Амани аль-Хайза. — Человеку с такой улыбкой доверять трудно. Она неудержимо тянула меня в дальние края, о которых он рассказывал, и в то же время лишала всякой надежды туда попасть. — Если подождёшь, принесу тебе другую рубашку, — добавила я, с трудом отводя взгляд от его обнажённой груди.
— Сюда могут опять прийти солдаты. — Он почесал в затылке, и татуировка на животе стала чуть виднее — кажется, какое-то животное. — Лучше бы мне поскорее смыться.
— Да, пожалуй. — Я заставила себя отвернуться. Как можно доверять чужеземцу со странным именем, даже если он спас тебя от смерти? Второй день всего знакомы… И всё же этот Жинь нравился мне больше, чем те, кого я знала от рождения. Надо выбирать: на кону стоит будущее. — А ещё — взять меня с собой.
— Нет. — Он ответил так быстро, словно знал, что я скажу, прежде меня самой. Глядя в сторону, продолжил: — Я в долгу перед тобой — обязан тебе жизнью и не хочу губить твою.