Наследие предков. Том 1. Горы будут молчать
Шрифт:
– Андрей Семёнович, при всем уважении, ну уж это больше похоже на какие-то сказки! – возразил рассказчику полковник Скороспелый.
– Да, Илья, я бы и сам ни за что не поверил бы в эту ахинею, не будь неоднократным свидетелем активных проявлений этой организации, когда кто-то из наших намеренно или по незнанию пытался влезть в сферу их контроля. Впервые я столкнулся с чем-то подобным еще во время войны в Афганистане, а потом уже после выхода в отставку начал усиленно рыть госархивы и просиживать задницу в библиотеках. Информации накопил, конечно, очень много, но тут еще предстоит провести большую работу, чтобы, как говорится, отделить зерна от плевел, потому как каждый факт обрастает кучей слухов и искажений, а при последующих передачах все это может быть превратно истолковано.
– А что случилось в Афганистане, если не секрет? – спросил Альберт, которого эта война, к счастью,
– Так вы все прекрасно знаете про моего пропавшего друга Бориса Власенко. Так вот, примерно через месяц после его исчезновения вместе со всей разведгруппой к нашим разведчикам в афганской провинции Бадахшан попал паренек, выходец из недоступной высокогорной деревушки на границе с Пакистаном. Там до сих пор остались местные племена, исповедующие древнейшую проарийскую религию и избежавшие ассимиляции с остальным исламским населением. Так вот этот паренек через переводчика поведал разведчикам, что несколько недель назад отряд численностью около двадцати человек в советской военной форме был замечен местными пастухами недалеко от их языческого святилища в горах. Парень подробно рассказал, во что были одеты солдаты, которые, с его слов, прошли мимо пастухов, как будто не замечая их вообще, даже головы никто не повернул. Отряд якобы вошел в какую-то священную для местных пещеру в горе и также бесследно исчез в никуда. Мы, естественно, захотели сами поговорить с пареньком и взять его проводником, чтобы вывел на то место. Добираемся, значит, до деревушки, указанной разведкой, а деревушки-то и нет никакой. Вернее, вместо деревушки видим огромный недавно сошедший горный ледник, похоронивший все живое в нескольких километрах вокруг. Случайность, скажите вы, - возможно, только вот по данным сейсмологов в той местности в горах ночью произошел взрыв колоссальной мощности, сравнимый с небольшим ядерным зарядом. Причем взрыв глубинный, к землетрясению не имеющий никакого отношения.
– Ничего себе, кто-то следы заметает! Да я просто ювелир, со своими двадцатью килограммами тротила в Бейруте!
– рассмеялся Альберт, вспоминая, как пришлось ликвидировать следы пребывания советских военных представителей в столице Ливана. Когда израильские солдаты ворвались в здание с хранившимися там секретными документами, рыжий озорник Альберт дистанционно привел в действие мощное взрывное устройство, разнесшее на атомы не только шкаф с важной макулатурой, но и всё пятиэтажное здание, ставшее братской могилой для доброго десятка солдат армии обороны Израиля.
– Андрей Семёнович, ну а что по нашей кавказской теме можете рассказать? – спросил утомленный долгими прелюдиями командир спецназа Волостных.
– А ваша тема, дорогой мой Миша, ровным счетом не отличается ничем от моей стародавней бадахшанской истории со сгинувшим в пещерах лучшим другом. Вы, голубчики мои, наткнулись на одно из самых загадочных мест на территории Евразии, точнее на один из проходов к этому месту, расположенному где-то в недрах Кавказского хребта. И смею предположить, что штурмовики СУ-25 в предрассветных сумерках решили атаковать группу боевиков не по прихоти похмельного начальства, а по приказу с самого верха по причине критического приближения отважных ваххабитов к запретному для простых смертных тайному ходу в бесконечные пещерные лабиринты Кавказских гор. Более того, скажу, что зайти в эти пещеры посчастливилось за всю современную историю лишь однажды в 1942 году нескольким высшим чинам СС, сотрудникам одной из самых секретных организаций Третьего рейха «Аненербе». Но это уже совершенно другая история.
Глава 5. Все новое – это хорошо забытое старое
29 сентября 1942 года, Тбилиси, Особый отдел НКВД Закавказского фронта.
В кабинет начальника особого отдела НКВД Закавказского фронта старшего майора госбезопасности Николая Максимовича Рухадзе постучался и молча вошел высокий широкоплечий мужчина в выцветшей военной форме без знаков отличий. Старший лейтенант Сергей Харитонович Самохвалов, а именно так, если верить архивам НКВД, звали мрачного гостя, был командиром секретной диверсионной группы, формально входившей в состав Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД, группа альпинистов которой была направлена для обороны перевалов Кавказского хребта летом 1942 года. При виде гостя хозяин кабинета встал, протянул руку и чуть заикающимся голосом предложил присесть за стол, нервно сминая носовой платок в потном кулаке.
Стоит отметить, что старший майор Рухадзе слыл человеком весьма жестоким и беспощадным к врагам народа, в число которых он щедро записывал всех тех, кто, по его особому мнению, не соответствовал эталону благонадежности и преданности трудовому народу. Поэтому пытки и жестокие избиения на допросах были заурядным делом. Да что там говорить, будь воля Николая Максимовича, советское уголовно-процессуальное законодательство, в частности его раздел про дознание и следствие, по своему гуманизму мало бы чем отличался от средневекового трактата «Молот ведьм», детально регламентирующего изощренные способы добычи признаний во всех смертных грехах. Чего только стоила фраза товарища Рухадзе: «Кто не бьет, тот сам враг народа!», получившая широкое распространение в конце тридцатых годов среди ретивых НКВДэшных следователей, наконец-то получивших складный мотивирующий лозунг для любимой работы. Но как выяснилось в долгосрочной перспективе, излишняя ретивость товарищу Рухадзе, как и многим другим землякам и соратникам Лаврентия Павловича Берии, вышла боком. Так в 1955 году Николаю Максимовичу пришлось уже не по своей воле перекрашивать мрачную стенку тбилисской тюрьмы содержимым собственной черепной коробки.
Но, впрочем, мы отвлеклись от описываемых событий только ради того, чтобы показать, что для старшего майора госбезопасности Рухадзе на территории Закавказья авторитетов особых не было: он никого не боялся. Именно поэтому его поведение при виде долгожданного гостя вызывало определенное недоумение. А вот в поведении вошедшего в кабинет старшего лейтенанта Самохвалова вообще не угадывалось не то что страха, но и какого бы то ни было пиетета по отношению к высокой персоне начальника военной контрразведки фронта.
Сергей Харитонович был родом из кубанских казаков-пластунов, служил войсковым старшиной пластунского полка, так называемого «казачьего спецназа» - особого подразделения в казачьем войске, занимающегося разведывательной и диверсионной работой в глубоком тылу противника. О боевых способностях пластунов ходили легенды, часто носящие мистический характер, и, как позднее выяснилось, небезосновательно.
Каким образом матерый казак оказался на службе в НКВД, история по большей части умалчивает. Известен лишь один вопиющий факт: в тридцатые годы во время голода на Кубани, когда Советская власть изымала последнее зерно по станицам, в одном хуторе бесследно исчезли представители партийной ячейки, участвующие в раскулачивании большой казачьей семьи. Туда была направлена опергруппа НКВД, которая также канула в лету. Лишь после того как хутор был окружен войсками и началась массовая зачистка, чекисты столкнулись с яростным сопротивлением казаков, причем боестолкновение выдалось настолько нетривиальным, что о его результатах местные чекисты очень боялись докладывать в Москву. Так как из девятнадцати погибших в перестрелке сотрудников НКВД, двенадцать человек оказались застрелены своими же товарищами, утверждавшими все как один, что стреляли они прицельно по казакам. Только после того как руководством чекистов было принято решение спалить взбунтовавшийся окруженный хутор вместе с непокорными жителями, казаки приняли решение сдаться. Что произошло далее, можно только гадать. Известно лишь то, что этот хутор больше никто из властей не трогал, а, попросту говоря, его вообще старались объезжать стороной как проклятое место.
Арестованные казаки вернулись домой все, кроме девятерых мужчин из рода Самохваловых. О них ничего не было известно среди казаков вплоть до начала Великой Отечественной, когда выходцы из злополучного хутора, воевавшие на разных фронтах, рассказывали, что изредка узнавали знакомые лица казаков Самохваловых среди диверсантов, возвращавшихся через линию фронта из тылов противника. Правда, ни на какие контакты никто из них не шел, поэтому какой-либо информации о пропавших казаках попросту не было.
Старшему лейтенанту государственной безопасности Самохвалову на вид было около сорока пяти лет. Ровную линию лба у границы черных с проседью волос нарушал крупный рубец от осколка гранаты, протянувшийся вплоть до левого виска. Усы «подковкой», обрамлявшие тонкие, казавшиеся поджатыми губы, еще заметнее визуально опускали уголки рта вниз к мощному выступающему подбородку, выражая на лице казака гримасу холодной ненависти и презрения. Но самыми страшными в его облике были глаза – леденящий душу давящий взгляд исподлобья. Смотреть в эти бездонные черные колодцы было попросту невозможно. Ужасающее ощущение холода и страха передавалось даже через фотографию, не говоря уж о непосредственном контакте с Самохваловым, на который решалось идти очень ограниченное число лиц из центрального аппарата НКВД, да и то только в экстренных случаях.