Наследие проклятой королевы
Шрифт:
Девушка быстро посыпала листок мелко просеянным песком и с силой дунула, убирая лишнее, а затем судорожно скрутила свиток и обмотала его шнуром.
— Побежали на ближайшую соколятню, — протараторила храмовница, подхватывая со стола масляную лампу.
— Скоро ночь, — тихо произнёс я.
— Ты… ты не рад? — застыв на месте, спросила девушка. На её лице промелькнула тень беспокойства.
— Рад, но там демоны и эта рыжая. Ночью лучше не соваться в город.
— Я не боюсь, — отмахнулась храмовница, вытащила из сундука серебряный ободок-забрало, сунула в волосы, а затем повестила на шею целую охапку
— Ну, пойдём, — улыбнулся я в ответ. Всё равно не получится отговорить. Катарина сама накинула на меня плащ с капюшоном, а потом схватила за руку и побежала.
Коридор, лестница и опустевший обеденный зал, в котором лишь один-единственный слуга усердно очищал столы, промелькнули в одно мгновение. Дверь захлопнулась, и мы помчались прочь, навстречу судьбе…
***
Дементэ сидела на краю леса на старом пне и устало жевала сухарь, на который положила столь же сухой кусочек сыра. В душе поселилось отчаяние: она потратила столько сил, но так и не отомстила за сестёр. Весь смысл ее нынешнего бытия оказался пуст, словно брошенное пчёлами дупло. В кошельке и желудке так же пусто, как высохшем колодце. Только паутина и тлен.
Обитель Вечноскорбящей матери тоже оказалась не тем, что виделось в начале пути: лишь клетка для безумной старухи, пытающейся взрастить гомункула-великана, словно богиня, когда-то покровительствовавшая золотым хлебам, не знает запрет на это Небесной Пары. Шана и Сол весьма ревнивы ко всем, кто не рода людского. Псоглавых объявили дикими зверями, и разрешили на них охоту, и только вмешательство пылкой Агнии оберегло сей древний народ от полного истребления. Титанов низвергли в бездну и предали забвению. Изгнаны навеки во тьму пещер гномы. Выселены в безлюдные северные болота некогда могущественные фейри. Все они ныне марь — призрачные народы. И даже от потреяйцев осталась лишь нежить, бродящая по обитаемым и необитаемым землям и собирающая дары для своего мёртвого бога. Они потому и потеряйцы, рассказывала светлейшая, что потеряли всё: свои земли, свои жизни, своих богов, и тщетны попытки воззвать мёртвых созданий к мёртвому богу. Мёртвые не отвечают мёртвым. И потому под страхом смерти запрещена некромантия, ибо кто оживит хоть одного из них, поставит под угрозу власть Небесной Пары, мудро хранящей покой мирозданья.
Дементэ дожевала свой скудный ужин, а потом ткнулась лицом в ладони. Плечи её сотряслись от горького плача. Что ей теперь делать? Жить обычной жизнью? Она не сможет. Она несёт в душе клеймо светлейшей и не сможет стать обычной булочницей или каменщицей. Мир в любом случае отторгнет ее, словно тело людское — занозу, а храмы истинных богов не примут в свои объятья.
— Дай, — раздалось жалобное и писклявое рядом.
Дементэ подняла глаза и вытерла слёзы.
— Дай, — протягивая сухую руку, повторил тощий потеряец.
— На, — бесцветным надломленным голосом ответила женщина и протянула пустой кошель.
Коротышка прижал дар к груди и поикал глазами, что ещё можно утащить с собой. А дементэ со вздохом улыбнулась: не одна она в бесконечной тоске и печали. И тут в ее голове, словно затравочный порох на полке пистолета, вспыхнула мысль.
— Отведи меня к вашему королю.
— У нас нет королей, — удивлённо ответил потеряец.
— Ну, у вас же есть кто-то главный.
— У нас нет главных.
Дементэ поджала губы, не зная, что ещё просить, но в этот миг коротышка махнул рукой куда-то в лес.
— У нас есть самый удачливый и самый умный. Тот кто собрал больше всего даров великому Хо.
— Отведи меня к нему, — решительно произнесла женщина.
— Зачем?
— Я знаю, кто может воскресить вашего Хо. Изохелла. Она единственная кто знает тайны возрождения их мёртвых.
— Но ведь проклятая королева сама мертва, — обиженно произнёс потеряец. — Ты меня обманываешь.
— Но дух ее жив и я знаю, где ее обитель.
Потеряец сорвался с места и убежал во тьму, но вскоре вернулся и встал перед дементэ.
— Зачем тебе наш Хо?
— Я помогу вашему богу вернуться, а он поможет мне справиться с моими врагами…
Глава 24. Бочка меда и бочка дёгтя
Катарина летела по улочке Пустополя, окрылённая счастьем. Какой же это был красивый город. Добрые люди, радостные дети, улыбчивые торговки и даже стража незлобная. Всё яси. И она теперь такая же, как и остальные люди, и тоже имеет право на свой кусочек этого самого счастья.
Право быть обычной. Право быть нужной. Право быть любимой.
Катарина летела, ибо нужно было сделать многое, а письмо маме — лишь первый шаг. До ответа будет всего четыре-пять дней, и нужно многое купить.
Юрий плёлся сзади и зевал. Он этой ночью сперва долго ворочался в кровати, а потом пробурчал «бегут впереди паровоза, я, может, хочу долгого конфетно-букетного периода», а после добавил непонятное слово, звучащее как-то вроде «ку-сим», и начал задавать вопросы: много ли зарабатывают маги? Не будет ли инквизиция пытать, если он атеист? Нужно ли ставить в паспорте прописку Керенборга? Нужна ли как-нибудь виза? Что делать на свадьбу?
Катарина не сразу поняла, что это что-то вроде подорожных и гильдейских грамот. А про «кафетно-бакетный период» уяснила, что Юрий сладкоежка. Только про паровоз, и зачем перед ним бегут, ничего не поняла.
Да и сама Катарина полночи начищала до зеркального блеска медный наплечник и диадема-визера (ободок-забрало), а затем гладила чугунным утюгом одежду.
Рынок. В мешанину из криков зазывал, музыки, ароматов сдобы, печёного мяса и копчёной рыбы, специй и людского пота, разных тканей, живой птицы и поросят Катарина и Юрий из узкой, украшенной живыми цветами на подоконниках улочки нырнули как в море с пристани. Разве что брызг как на воде не было.
— Рыба! Рыба! — орали рядом.
— Нобийские медные лампы! Восковые свечи!
— Яйца! Куры! Гуси! Пиявки! — нарывались торговки.
— Циновки! Пряжа!
Чтоб не потерять своего суженного, Катарина взяла Юрия за руку и потащила через людскую суету дальше. Промелькнув мимо ярмарочных актёров, которые с помощью тряпичных кукол разыгрывали детскую сказку о том, как крылатый и огнедышащий демон-смок похитил юного принца, а смелая принцесса его вызволяла. Остановились они у лавки, где сидел пожилой и совсем седой торговец, обмахивающий себя тростниковым веером.