Наследие. История Джил и Майкла
Шрифт:
По классике жанра, Возрождение должно было стать моим наследием, но за все девятнадцать лет я так ни разу там и не была. Этот город служит тюрьмой для заключенных, что ожидают смертную казнь.
Последний город, если его можно так назвать, – это Подземелье. Раньше правителем этого места был Сенатор, но после его смерти, спустя несколько лет, когда в Возрождении не осталось места для заключенных, на Совете Четырех было принято решение отстроить Подземелье и сейчас это место для покинутых. В основном здесь живут и работают люди без семей.
Это была предыстория, но дальше я поведаю о себе. О самой обычной-необычной девушке нашего времени. Я живу в эпоху мутантов, сломленных судеб, потерь и страданий. Но также это время надежды, веры в лучшее будущее и, несомненно, любви.
Меня зовут Джил, и это моя история.
Глава первая
Джил.
Иду по слабо освещенному коридору и киваю охранникам в знак приветствия. Они отвечают мне тем же. Тихие шаги эхом отзываются от стен длинного коридора. Я уже достаточно привыкла к этому месту, и оно больше не навевает жути, как было раньше. Останавливаюсь у нужной двери.
– Доброе утро, Джордж, – с улыбкой говорю я охраннику.
– Доброе-ли, мисс Джил? – как всегда спрашивает он.
– Прекрати называть меня мисс, – в тысячный раз прошу его я, пока он открывает дверь камеры.
– Я постараюсь, – говорит он и отходит в сторону.
Вхожу в маленькую комнату и встречаюсь с печальным взглядом Тобрета. Семидесятилетний старик смотрит на меня и кивает в знак приветствия. Дверь за мной закрывается, и я без страха подхожу к своему пациенту.
– Доброе утро, Тобрет. Как спалось?
– Как в тюрьме, – отвечает он.
– Не нужно было нарушать закон, – напоминаю ему и достаю тонометр. Но я и без прибора вижу, что Тобрету плохо. Одышка, красное лицо и то, как он потирает грудь, говорит о новом приступе артериальной гипертензии.
– Я не виноват, что твой отец придумал эти нелепые законы.
– Они не нелепые.
– Ага, расскажи мне, Тепличный Цветочек, как выжить в апокалипсис, не родясь в обеспеченной семье.
– Думаю, нужно работать, – отвечаю и смотрю на монитор прибора. 210/100. – Нужно поставить укол.
– Снова? – морщится старик.
– Боюсь, что да.
Тяжело вздохнув, Тобрет закатывает рукав синей тюремной робы и подает мне руку. Для Подземелья выделяют не так много лекарств, и использовать их можно только в случае, если человек сидит не на пожизненном сроке. Для тех медицина более недоступна.
– Ты думаешь, я не работал? Работал, еще как! Я пахал как могучая лошадь, но в таком возрасте как я сейчас… меня никто не брал, и тогда я сделал "это".
– Ты ограбил лавку миссис Донован, от страха за свою жизнь, она испугалась так, что ее сердце остановилось.
– Я же не знал, что она помрет, – Тобрет хмурится и уже более тихо добавляет, – Донован всегда выглядела здоровой.
– Но не была такой.
Я знаю Тобрета всю жизнь, он жил в Кресте, моем родном городе, через две улицы от моего дома. Мне тяжело видеть его здесь, но так же я понимаю, что без адекватной системы правления и наказания оставшимся городам долго не протянуть. Каждый должен отвечать за свои поступки.
– Тебе осталось два года, и ты выйдешь на свободу, – напоминаю ему я.
Старик опускает рукав на место и ложится на кушетку, что служит ему кроватью уже пять долгих лет.
– Боюсь, стены Подземелья – это последнее, что я увижу в своей жизни.
Укол начинает действовать, веки старика опускаются, и Тобрет засыпает. Думаю, он снова не спал всю ночь. Его мучают кошмары. Не из-за смерти миссис Донован, а из-за того, что он видел за периметром Креста. Он рассказывал мне, что за три года до налета на лавку миссис Донован ходил в дозор с моим отцом и видел своими глазами, как твари поедали людей. И ему кажется, что рано или поздно они придут и за ним. Это был далеко не первый раз, когда Тобрет увидел тварей, но именно тот день сразил его психику окончательно.
Бросив печальный взгляд на старика, покидаю его камеру и иду дальше.
– Доброе утро, Милена, – приветствую я единственную охранницу в этом царстве сломанных судеб.
– Боже, Джил, ты все еще здесь? Где носит твоего отца, почему он до сих пор тебя не забрал? – и этот разговор тоже повторяется изо дня в день.
– Думаю, у него есть дела куда поважнее, – отвечаю я и вхожу к следующему пациенту.
– Доброе утро, мистер Харрис, – здороваюсь я с могучей спиной тридцатилетнего дезертира. Он лежит на боку и никак не реагирует, ставлю на пол легкий чемоданчик и вновь обращаюсь к заключенному. – Мистер Харрис, пора вставать, – говорю я и подхожу к нему ближе.
Замираю.
Его спина недвижима.
– Мистер Харрис?
В ответ тишина.
Подхожу еще ближе и смотрю сверху вниз на серый силуэт молодого лица.
Мистер Харрис… мертв. И судя по цвету его кожи, уже не один час.
Проверяю пульс и зову Милену.
– Что? – кричит она из-за двери.
– Мистер Харрис мертв, – говорю я и жду, когда откроется дверь.
Милена не заставляет себя ждать и, быстро войдя в камеру, запирает за собой дверь.
– Точно? – спрашивает она.
– Точнее некуда, – отвечаю я.
Дальше идет банальная процедура. Я записываю данные, дату и примерное время смерти, а после эти записи отправят его семье, если она у него имеется, если же нет, то они будут храниться в картотеке Подземелья. Раньше подобные события приводили меня в тихий ужас, но оказывается, что с течением времени человек привыкает ко всему. И я привыкла. Привыкла, что периодически нам приходится прощаться с заключенными навсегда. Не все из них плохие люди, есть те, кто оступившись хочет вернуться к прежней жизни, есть и те, что не считают себя виновными. Но каждого из них жаль. Они умирают без возможности попрощаться с родными.