Наследие
Шрифт:
– Я не о том буду говорить, – возразил Дор, и Пакона, пожав плечами, передала ему жезл.
– Шатер Редвинг не имеет другого выбора, – начал Дор, – как примириться с проволочкой. – Он бросил яростный взгляд на Громовержца. – Однако для всех ведь ясно, что ко времени собрания в Медвежьем Броде Даг давно уже уедет. Наше требование, если собрание его удовлетворит, приведет ко взиманию крупного штрафа в пользу лагеря. Мы просим, чтобы кредит Дага был закрыт до нового разбирательства, чтобы лагерь не понес убытков в том случае, если штраф будет наложен. Это также обеспечит явку Дага на
Пакона и Огит сразу же одобрительно закивали. Ласки и Ригни задумались, Тиока и Дови смутились. На лице Громовержца нельзя было прочесть ничего.
Пакона с облегчением сказала:
– Ну, у такого решения по крайней мере имеется много прецедентов.
Даг улыбался странной сухой улыбкой. Фаун рискнула похлопать его по колену и прошептать ему в ухо:
– Что это значит? Могут они заставить тебя вернуться обратно?
– Нет, – прошептал в ответ Даг. – Понимаешь, бывает, что проигравший дело в гневе забирает все свое имущество, что хранится на общем складе, и прячет его, чтобы не платить штраф. Закрытие кредита предотвращает подобную неприятность. Однако поскольку у Дора не будет никакой возможности обратиться с жалобой к совету в Медвежьем Броде или еще куда-нибудь, потому что ответчика – меня – там не будет, мой кредит окажется закрыт навсегда. Так я окажусь бедняком, хоть и не буду изгнан, и Дору не придется возиться со всем этим непростым делом. У него может выгореть – никто не любит рисковать ресурсами лагеря. Дор ловко придумал, только я готов, если придется, уйти и голышом. На этот крючок я не попадусь, Искорка.
– Эти братья… – пробормотала Фаун, поникнув на своем жестком чурбаке. Губы Дага дрогнули:
– Действительно.
– Требование шатра Редвинг представляется мне разумным, – сказала Пакона, – особенно если учесть, что Даг Редвинг говорил о своем намерении уехать из лагеря.
– Уехать? – встрял Огит. – Ты так это называешь? А я говорю – это просто дезертирство, замаскированное всякой чепухой. Что ты собираешься предпринять, Громовержец? – Старик наклонился вперед, чтобы бросить на командира дозорных злой взгляд.
– Это внутреннее дело дозора, – ответил Громовержец, и железная окончательность его тона заставила замолчать даже Огита, который, хоть и пыхтел, больше ничего сказать не рискнул.
Нарушив свое решение больше не говорить, Даг кивнул Громовержцу и сказал:
– Мне нужно поговорить с тобой после совета. Это мой долг.
Громовержец кивнул в ответ.
– Приходи в штаб. Это тебе по дороге.
– Хорошо.
Пакона постучала костяшками пальцев по чурбаку, на котором стояла свеча.
– Что ж, давайте голосовать. Следует ли закрыть кредит Дагу Редвингу до заседания совета в Медвежьем Броде? «Да» будет означать, что имущество Дага под арестом, «нет» – что он волен им распоряжаться. – Было ясно, что она с трудом удержалась, чтобы не добавить: «и растратить на крестьянских любовниц», но дисциплина все же помешала ей. Едва-едва, решила Фаун. – Огит?
– Да. – Тут все было ясно. Последовало еще три «да» – твердых или нерешительных, разочаровавших Фаун; вопрос был решен не в пользу Дага еще до того, как Пакона сказала свое твердое «да». Дови оглядела членов совета, произвела мысленную арифметику и пробормотала безопасное и бесполезное «нет».
Громовержец поморщился и тоже буркнул:
– Нет.
– Требование шатра Редвинг удовлетворено, – подвела итог Пакона. – Совет лагеря постановляет, что Даг Редвинг не может пользоваться кредитом до нового разбора его дела в Медвежьем Броде.
Наступившая тишина была разорвана криком вскочившего на ноги Сауна:
– Проклятое ворье! – Рази и Грифф вдвоем вцепились в молодого дозорного и заставили его сесть. – После Рейнтри! После Рейнтри! – Мари повернулась к нему и нахмурилась, но явно не нашла в себе сил отчитать. Когда она взглянула на своего племянника Дора, ее взгляд мог бы поджарить бекон, подумала Фаун.
Омба уже давно порывалась что-то сказать. Теперь она выхватила жезл из руки своего удивленного мужа, взмахнула им и выкрикнула:
– Заставьте его забрать своего коня! Копперхед – чистое бедствие! Он искусал трех моих девушек, двух брыкнул и так покалечил нескольких лошадей на пастбище, что мне пришлось накладывать швы! Мне нет дела до того, уйдет ли Даг из лагеря без штанов, но я требую, чтобы он забрал этого коня! – Слова Омбы прозвучали очень раздраженно, если не считать того, что она незаметно для Дора подмигнула Дагу.
– Вот ты только представь себе, Искорка, – краем губ пробормотал Даг. – Мы с Копперхедом – он без седла, я без штанов…
Фаун готова была вцепиться в Дага и начать его трясти изо всех сил за то, что он чуть не заставил ее расхохотаться в такой серьезный момент. Ей пришлось зажать рот рукой и опустить глаза в землю, пока она не смогла справиться с собой.
– Мои глаза были бы счастливы! – прошептала она и испытала сладкое чувство мести, заметив, как Даг чуть не давится смехом.
Дор бросил на них яростный взгляд, бессильный помешать им обмениваться шутками. Это оказался лакомый кусочек для Фаун посреди пепла, в который обратилось их благосостояние.
– Откуда у тебя взялся этот конь? – тихо поинтересовалась Фаун.
– Я проигрался в кости, когда однажды ехал в лодке через Серебряные Перекаты.
– Ах, проигрался… Тогда понятно.
Пакона бросила на Дага недружелюбный взгляд.
– Остается вопрос: что входит в имущество, которое должно храниться на общем складе, а что является личными вещами. – Если она и представила себе Дага, нагишом покидающего лагерь, то ее чувства очень отличались от тех, которые испытывала Фаун.
– Лучше не начинай этого, Пакона, – пророкотал Громовержец, – если не хочешь, чтобы среди дозорных вспыхнул бунт.
Саун, все еще подпрыгивавший на чурбаке и удерживаемый только тяжелой рукой Утау, выглядел так, как будто был готов поднять восстание прямо сейчас, и если от Дирлы, Рази и Гриффа не шел пар, то только потому, что они не были мокрыми.
Пакона, подняв брови, посмотрела на командира дозорных.
– Разве ты не можешь держать в узде свою буйную молодежь, Громовержец?
– Пакона, я их возглавлю.
Старая женщина сжала губы, не оценив его черный, но вполне искренний юмор. Однако она поняла, что зашла слишком далеко.