Наследие

Сорокин Владимир Георгиевич

– Вот так, нах! – задышал Жека хрипло и харкнул на стол смачно. – Зэчок, бля, – не червячок!

И снова вперёд попёр:

– Ха, бля! Ха, бля! Ха, бля!

Его удары размашистые на Геру посыпались. Отбиваясь, Гера кулаком в рот Жеке попал. Отшатнулся Жека, попятился:

– А, сука ёбаная, штабист хуев!

Сплюнул Жека кровь и зуб.

– Ты думаешь, мы, зэки, не люди, бля? Мы мусор? Пыль подножная? Плесень, бля, подзалупная? Нет, нах! Я ещё на твоей могиле просрусь, нах! Сюда иди, нах! Иди, штабист!

Гера пошёл вперёд. И стал бить – неточно, прямолинейно.

Жека

отмахивался. И бил снизу вверх, когда получалось. Герин кулак Жеке в глаз ткнулся.

– А, блядь-сука! – тот выругался и на Геру с рёвом бросился:

– На, бля! На, бля! На, бля!

Удары на Геру посыпались. И один – снова в ухо пораненное. Гера ответно Жеке – в голову, в плечо, в голову. Кровь и слюна в стороны полетели.

Отпрянул Жека, на ногах присел, кулаки сжав угрожающе. Он дышал тяжело, хрипло. Гера стоял, стойку боксёрскую держа. Глаз его заплыл слегка, из уха кровь сочилась. У Жеки глаз заплыл сильно, кровь изо рта разбитого на стол капала.

Постояли бьющиеся время некоторое, в себя приходя.

И Жека вперёд кинулся:

– Хы, бля! Хы, бля! Хы, бля!

Удары его отчаянные, беспорядочные на Геру посыпались. Защищался тот как мог. Попал Жека снова по уху, нос задел и по голове вскользь. Гера ударил ответно – раз, другой, третий. Отпрянул Жека. Стало заметно, что устал он: дышал тяжело ртом разбитым, лицо раскраснелось. Гера высморкал кровь из носа расквашенного. Жека вперёд кинулся, махая руками из последних сил:

– Хи, бля! Хи, бля! Хи, бля!

Увернулся Гера от двух ударов, сам ударил Жеку в челюсть. И попал. Отшатнулся тот, попятился и задницей плоской на стол присел. Гера добивать не стал – замер над севшим, кулаки окровавленные у груди держа. Жека сидел на столе, кровавый рот открыв, дыша тяжело.

Гера ждал.

Хван одобрительно зубом цвиркнул.

– Вставай! – Гера произнёс.

Заворочался Жека, на карачки встал, потом приподнялся. Руки поднял. Но едва занёс руку для удара, как Гера ему точно в лицо врезал – раз, другой, третий. Круглая голова Жеки, как дыня, назад мотнулась. Зашатался Жека и со стола на пол полетел, обрушился:

– Ой, бля!

Точка красная лазерного прицела пистолета Хвана ему в лоб упёрлась.

– Стреляй, падло… – Жека разбитым ртом прохрипел.

Но – Хван руку свою поднял.

Все замерли.

Минуту-другую в пещере тишина висела.

Затем заговорил Хван:

– Вы достойно бились. Не как барсуки и лисицы. Не как уёбанцы. Отпускаю вас обоих. Убирайтесь!

Заёбанцы загудели одобрительно.

– Дайте им одежду, – Хван приказал.

Байрак ватники и шапки Геры и Жеки принёс. Гера со стола спрыгнул, оделся, вынул платок, женой расшитый, громко кровью высморкался, лицо обтёр, платок к уху пораненному приложил. И пошёл сквозь толпу заёбанскую к двери. Жека на полу заворочался, глазами вокруг шаря, словно не веря. И снова лёг на спину.

– Встать! – Лахава Жеку сапогом ткнул.

Тот встал с трудом, за локоть от падения разбитый схватился, застонал:

– Ёбтвою…

– Пошёл отсюда! – Лахава пистолетом махнул.

Жека приподнялся с трудом. Встал. Лицо его побагровело, глаз заплыл, рот кровью блестел.

Нахлобучил шапку свою. Морщась, за локоть

держась, накинул ватник на спину. И побрёл, шатаясь, за Герой.

Заёбанцы расступились.

Пошли сквозь них Гера с Жекой. И вышли сквозь дверной пролом на волю.

Хван свой прищур на женщин устремил:

– А теперь – смертельная бабья пляска! Женщины переглянулись напряжённо.

– А перед пляской скажу я пару слов о вашем роде. Что есть баба? Второй номер. Из ребра мужика создана. Полна слабостей. Вместо мышц – сиськи. Вместо ума – хитрость кошачья. Или лисья. Вместо героизма – змеиная повадка. Вместо хуя – пизда. Что есть пизда? Рана на теле. В эту рану слабые мужики хуй свой засовывают. И становятся бабьими рабами. И прилепляются к ним. И теряют себя. А мы, заёбанцы, – не бабьи рабы. Мы сами по себе. А вы – помеха. И слабость. А слабость, которая ещё и помеха, – мы давим. Беспощадно. Но я дам вам шанс. Сейчас каждая из вас разденется догола, влезет вот на этот стол. И спляшет нам танец победителей. А мы его оценим. Если плохой танец будет – пуля в лоб от Лахавы. Спляшет хорошо, по-победному – свобода.

В укрывище напротив толпы заёбанцев стояли четверо женщин – полногрудая, дородная Анфиса-повариха, Тьян субтильная, старуха Ма-рефа и Аля.

– Первая – на стол! – Хван на Анфису указал.

Анфиса с другими женщинами переглянулась и стала раздеваться нехотя. Раздевшись донага, на стол влезла, встала. У неё было тело полное, белое: большая грудь, крутые бёдра розовые, ноги полные, ступи крепкие.

Хван плеткой по столу ударил. И все набившиеся в укрывище заёбанцы стали ритмично в ладоши хлопать. Озираясь по сторонам напряжённо, Анфиса начала на столе пританцовывать. Хлопки партизан в гул слились. Наполнил он пещеру. Анфиса приплясывала под этот рокот всё сильнее, ногами полными по столу притопывала, руками разводя. Пляска её была русской. Груди её большие в такт танцу качались, зад объёмистый колыхался.

Заёбанцы хлопали.

И вдруг Хван руку поднял. Хлопки стихли. Анфиса плясать перестала. Хван усмехнулся. По толпе гудение разочарования прошло. Анфиса стояла на столе, растерянно руки разведя. Глянул Хван на своих: как?

Замотали головами, рты подковами выгнули: никак!

Хван двумя пальцами соединёнными показал “О” Анфисе.

Точка красная лазерная на лоб её смертельной мухой легла.

Выстрел.

Пуля в голову впилась.

Анфиса назад отшатнулась, как от толчка по лбу, и повалилась на стол навзничь. Загудел стол от веса её.

– Не вышло у ней победной пляски! – громко Хван объявил.

Труп Анфисы со стола стянули.

– Ты! – Хван на Тьян указал.

Та тут же проворно с себя одежду скинула, легко на стол вскочила. Её тело худое с маленькой грудью и узкими плечами-бёдрами на столе замерло.

Хван плеткой ударил. Захлопала толпа партизанская.

Тьян словно ждала того: затанцевала, завертелась, замахала руками. Танец её был китайским. Прыгала она, ногами быстрыми воздух пещерный простригая, руками над собой чертила, прогибаясь и на колени падая, вскакивала, семенила по столу, как трясогузка, подпрыгивала, прогнувшись, припадала к столу по-тигриному, извивалась змейкой, веретеном крутилась.