Наследие

Дубровин Андрей

– Владлен… – прошептала она с трудом, словно каждый звук требовал усилия. – Ты всегда был… особенным для нас. Мы гордились тобой, переживали… Может быть, не всё сделали правильно, но мы старались. Ты не видел, но мы действительно любили тебя.

Эти слова, тихие и бесцветные, словно ударили его в грудь. Владлен почувствовал, как в нём что-то дрогнуло, но стиснул зубы, не позволяя слабости овладеть им. Он отступил на шаг, будто мать могла физически причинить ему боль одним только взглядом.

– Хватит, – резко перебил

он, срываясь на крик. – Любили, говоришь? Любили! Ну и где это было? Почему я всегда чувствовал себя лишним?

Её лицо побледнело, и она закрыла глаза, словно стараясь не дать слезам выйти наружу. Она больше ничего не сказала, как будто эти слова были последним, что она могла для него сделать.

Владлен отвернулся, чтобы снова не видеть её лица. И тут, впервые за долгое время, что-то тёплое и уязвимое всколыхнулось в его душе. Неожиданное осознание пронзило его – а что, если он всю жизнь боролся с чем-то, что существовало только в его воображении? Что, если его одиночество было порождением его собственных обид, которых родители никогда не имели намерения ему причинить?

Но вместо того, чтобы принять эту мысль, он заглушил её злостью. Так было легче. Признавать правду значило признавать свои ошибки, свою ответственность за разрушенные браки, потерянную работу, за каждую слезу, которую он вызывал у людей вокруг.

С тяжёлым сердцем он снова вернулся к матери и отцу, как будто между ним и ними стояла непреодолимая пропасть.

Владлен вновь вернулся к дивану и сел рядом с матерью. Её глаза, полные усталости и сожаления, избегали его взгляда. Тишина в комнате нависла тяжелой, словно оковы, сковывающие его мысли. Он не мог понять, что чувствует. Возможно, где-то в глубине души мелькала тень вины, но она была такой слабой и неясной, что вскоре исчезала, уступая место гневу и раздражению.

Раздражение

Он встал, смяв в руках остатки своего терпения, и вновь направился к окну. За ним темнела улица, и ночь медленно поглощала свет, словно тоже пытаясь укрыться от чего-то.

– Ты что, не понимаешь? – сказал Владлен, не оборачиваясь. Его голос звучал резко, как нож. – Всё, что со мной происходит, – это результат того, что вы меня не любили! Вы не поддерживали меня, не верили в меня. Всё, что я сделал, – это из-за вас! Из-за того, что я был один. С самого детства.

Он замолчал, и тишина, вновь заполнившая комнату, стала ещё более гнетущей, чем раньше. Внезапно ему стало противно от собственных слов. Но он не мог остановиться.

– Я был в милиции, мать! – крикнул он, сжав кулаки. – Служил, добивался, меня уважали. А потом пришла эта реформа – всё, что я строил, рухнуло! И вы все стояли и молчали! Уволили меня, выкинули, как старый хлам.

Он почувствовал, как сердце бьётся быстрее, как в крови снова закипает

ярость. Он уже не думал о том, что говорит, о том, что его слова могут задеть. Всё, чего он хотел – это выплеснуть эти мысли наружу, словно сорвавшуюся с цепи бурю.

Вдруг он почувствовал её взгляд – мать тихо смотрела на него. В её глазах было не столько непонимание, сколько усталость, какое-то глубокое молчаливое прощение. И в этот момент ему стало стыдно, как никогда раньше. Но не за то, что он сделал. Стыдно было за то, что он так и не смог дать себе право быть уязвимым. Стыдно за то, что никогда не позволял себе быть слабым, не позволял любить.

Владлен отвернулся, стараясь скрыть эти чувства. Ему не нужно было прощение, не нужно было понимания. Он привык жить в своём мире боли и злости, где всегда прав, где виноваты все вокруг, и он – единственный, кто страдает.

Но в глубине души он знал, что это не так. Это были всего лишь стены, которые он сам выстроил вокруг себя, чтобы не увидеть реальность. Открыть глаза на неё было бы слишком страшно, слишком больно. Слишком поздно.

Словно подчиняясь внутреннему порыву, он снова вернулся к матери. Но вместо привычных упрёков, вместо того чтобы снова выплеснуть на неё свою ярость, он просто молча присел рядом. Несколько секунд он сидел, не зная, что делать с этим новым ощущением.

Мать вздохнула и тихо сказала:

– Мы всегда рядом, Владлен. Мы любим тебя. Даже если ты нас не понимаешь. Мы всегда ждали, что ты вернёшься к нам, когда уходил из родного дома.

Эти слова не сделали ему легче, не изменили его внутреннего состояния. Но что-то в их простоте, в их искренности, заставило его задуматься. Что-то сломалось внутри. Впрочем, не до конца.

В этот момент он понял, что не может жить вечно, обвинив всех вокруг. Он не знал, что делать с этим пониманием. Но знал одно: его жизнь не завершится здесь, в этой комнате, с этим старым, молчаливым отчуждением. Он не знал, как всё будет дальше. Но сегодня, возможно, он впервые почувствовал, что хотя бы начал искать выход.

Дела минувших дней, дела семейные

В прошлом Владлена было много событий, о которых он редко вспоминал, даже в мыслях. Много лет назад он был совсем другим человеком, полным надежды и уверенности. Он рос в небогатой, но вполне приличной семье, где царил строгий уклад. Отец, человек сурового воспитания и принципов, не привык баловать детей. Он считал, что дисциплина закаляет характер, и поэтому Владлен рано научился подчиняться правилам и требовать того же от других. Мать, хоть и мягче, поддерживала отца в его подходах. Она не решалась противоречить мужу и старалась заботиться о детях так, как умела, хотя зачастую молчала, когда Владлен нуждался в её поддержке.

Конец ознакомительного фрагмента.