Наследие
Шрифт:
– Конечно. Разумеется, без проблем, – говорит она.
– Отлично. – Максвелл улыбается, улыбка мимолетная, деловая.
Воцаряется тишина, только «шарк-шарк-шарк» шуршит рюкзак Эдди, качаясь как маятник.
– У вас, наверное, большие планы на эту неделю? – спрашивает Максвелл.
– Не особенно. Разобрать старое детское барахло, приготовиться к Рождеству, – весело отвечаю я. Бет молчит.
– Что ж, пожалуй, пора в путь, как ты думаешь, Эд? – Максвелл подталкивает сына к дверям. – Увидимся в субботу. Хорошей вам недели, девочки.
– Подожди! Эдди… – Бет кидается к мальчику и буквально
Когда дверь за мужчинами закрывается, я поворачиваюсь к Бет, но она не смотрит мне в глаза.
– Ну почему ты всегда такая вялая при Максвелле? – взрываюсь я. – Неужели ты не можешь быть более…
В замешательстве я умолкаю. Бет взмахивает руками.
– Нет, не могу! Я же знаю, он только и ждет, чтобы забрать у меня Эдди. Не могу я притворяться, что не понимаю этого или что мне это безразлично! – кричит она.
– Да я понимаю, понимаю… – Теперь я стараюсь утешить сестру.
Она обеими руками приглаживает растрепавшиеся волосы.
– Эдди скоро вернется, – добавляю я. – Бет, ты же знаешь, как сильно он тебя любит. Просто обожает, и Максвелл с этим ничего не сможет поделать…
Я обнимаю ее за плечи, пытаюсь развеселить. Бет вздыхает, складывает руки.
– Знаю. Я просто… Пойду приму душ, – произносит она и отворачивается.
Без Эдди большой дом снова опустел. По молчаливому согласию мы на время отложили сортировку вещей Мередит. Слишком уж их много, да и вообще это кажется бессмысленным. Обстановка и вещи уже так давно в доме, что, кажется, приросли к своим местам. Выдирать их оттуда – непосильный труд. Тут требуется недюжинная сила, возможно, не обойтись без бульдозера, и я представляю себе, как зубастый стальной ковш слой за слоем зачерпывает ткани, ковры, бумагу, дерево, пыль… Тяжелая работа, не легче, чем вырезать шарики из неспелой дыни. Это будет еще и ужасным актом насилия, вандализма. Ведь все эти тряпки – свидетельства множества жизней.
– Я раньше никогда не задумывалась, что происходит с вещами человека, когда он умирает, – рассуждаю я за ужином. В кладовке, когда мы приехали, обнаружились залежи банок с консервированным супом «Хайнц», вот сейчас мы их и подъедаем. Но скоро мне нужно будет сделать вылазку за продуктами в поселок.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… я просто хочу сказать, что раньше никто из знакомых мне людей не умирал. Мне никогда не приходилось разгребать то, что осталось, и…
– Разгребать то, что осталось? По-твоему, получается, что смерть – это крайнее проявление эгоизма. Ты это хотела сказать? – Голос у Бет тихий и напряженный. Она резко переменилась после отъезда Эдди.
– Нет же! Конечно нет. Я совершенно не о том говорила. Я просто хотела сказать, что какие-то вещи даже в голову не приходят, о них вообще не думаешь, пока это не случится. Ну, например… Как все рассортировать? Куда девать эти вещи? Я имею в виду, что будет с ночнушками Мередит? С ее чулками? С едой в кладовке? – отбиваюсь я. Я-то надеялась, что разговор получится самый обычный.
– Какая разница, Эрика? – резко бросает Бет.
Я умолкаю, отламываю кусок хлеба, крошу его
– Да никакой, – отвечаю. Иногда мне так одиноко рядом с Бет.
Раньше такого не было, ни в юности, ни в детстве. Мы почти не ссорились. Может, достаточно велика была разница в возрасте. Может, дело в том, что у нас был общий враг. Даже когда нас продержали взаперти целых два дня, два долгих солнечных дня, мы не вымещали досады друг на друге. Виноват был Генри. И Мередит. Мередит с самого начала, как только мы радостно сообщили о новом друге, запретила нам играть с Динни, общаться с членами его семьи, даже просто приближаться к нему.
Мы познакомились с ним у Росного пруда, когда он плавал. День тогда был теплым, но не жарким. Кажется, лето только начиналось, зелень еще была свежая и яркая. Дул холодный ветер, так что, когда мы впервые увидели Динни, с которого ручьями стекала вода, нас пробрала дрожь. Его одежда была кучкой сложена на берегу. Вся одежда. Бет схватила меня за руку, но мы не убежали. Он нам сразу понравился. Нам сразу захотелось познакомиться с ним, худеньким, смуглым, обнаженным мальчиком с темными мокрыми волосами до плеч, который плавал и нырял один, не нуждаясь в компании. Сколько мне тогда было лет? Точно не скажу. Четыре или пять, не больше.
– Вы кто? – спросил он, стоя в воде.
Я придвинулась ближе к Бет, крепче ухватила ее за палец.
– Это дом нашей бабушки, – объяснила Бет, махнув в сторону дома.
Динни подошел чуть ближе к берегу.
– Но вы-то кто? – Он заулыбался, зубы и глаза блестели.
– Бет! – обеспокоенно зашептала я. – Он совсем голый!
– Шш! – шикнула на меня Бет, но это прозвучало не строго, а весело, как сдавленный смешок.
– Значит, ты Бет. А ты? – Динни посмотрел на меня.
Я вздернула подбородок.
– Я Эрика, – объявила я, собрав все свое самообладание в кулак.
В это мгновение из леса выскочил рыжий с белым песик, джек-рассел-терьер, и с лаем запрыгал вокруг нас, виляя хвостом.
– Я Натан Динсдейл, а вот это Артур. – Мальчик кивнул на собаку.
После этого я готова была следовать за ним куда ни позовет. Я мечтала о домашнем животном – настоящем друге, а не золотой рыбке, для которой только и хватило бы места у нас дома. Я так заигралась с песиком, что не помню, удалось ли Динни выйти из воды так, чтобы Бет не увидела его наготы. Подозреваю, что не удалось.
Разумеется, мы продолжали видеться, несмотря на запреты Мередит. От Генри нам обычно удавалось ускользнуть, и только после этого мы отправлялись к стоянке на границе поместья, где Динни жил со своими родителями. Впрочем, Генри и сам старался держаться от нас подальше. Он не хотел ослушаться Мередит и, подражая ей, выказывал презрение к бродягам. Он проникся этим заимствованным чувством настолько, что оно переросло в его личную ненависть. В тот раз, когда Мередит заперла нас, родителей не было, они уехали на выходные. Мы бегали в деревню с Динни, чтобы купить в лавочке конфет и колы. Оглянувшись, я увидела Генри – он нырнул за телефонную будку, но недостаточно проворно, и, пока мы шли к дому, у меня все время покалывало между лопатками. Динни попрощался с нами и побрел прочь между деревьями, стараясь держаться подальше от нашего дома.