Наследие
Шрифт:
Не успеваю я закончить, как дверь походного госпиталя распахивается, и из нее осторожно вылезает девушка. Положив руки на поясницу, она потягивается, болезненно поморщившись. Я мгновенно узнаю ее – беременная девушка с кургана. Но сейчас я вижу, что ей лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Динни – ровесник Бет, ему тридцать пять. Я снова смотрю на девушку, пытаюсь убедить себя, что ей восемнадцать или даже девятнадцать, но не могу.
Девочка с кудряшками, яркая натуральная блондинка, таких в наше время редко встретишь. Кожа у нее бледная, под глазами синие круги. На ней трикотажная кофта в обтяжку,
– Это кто? – спрашивает девчонка, уперев руки в бедра. Обращается она к Динни, не ко мне.
– Эрика, это Хани. Хани, это Эрика.
– Хани? Очень приятно познакомиться. Простите, если испугала вас на днях, на кургане. – Я говорю с ней ненатурально, с деланым оживлением, и с ужасом понимаю, что точно таким же тоном я говорю со своими учениками.
Хани таращит на меня невыразительные, скучные глаза.
– Это вы были? Вы меня не испугали. – У нее заметный картавый уилтширский выговор.
– Ну, я не так выразилась. Не испугала, но… – Я развожу руками.
Она смотрит на меня, долго не отводит взгляда. Необычно пристальное внимание от такой юной особы. Я чувствую облегчение, когда она наконец поворачивается к Динни.
– Печка не тянет, – говорит она.
Динни вздыхает, наклоняется и запускает пальцы в шерсть Шпината. С неба падают первые капли дождя.
– Приду посмотрю через минутку, – ласково отвечает он.
Хани глядит на него, потом разворачивается и скрывается внутри. Я растерянно провожаю ее взглядом.
– А… когда ждете события? Похоже, уже недолго осталось? – интересуюсь я, понижая голос, чтобы в машине не было слышно.
– Сразу после Рождества, – отвечает Динни, отворачиваясь и глядя в сторону просеки.
– Так скоро! Переживаете, наверное. Она уже подготовила вещи? Для больницы?
Динни отрицательно мотает головой:
– Никакой больницы. Она говорит, что хочет прямо тут рожать. – Динни замолкает, поднимается и поворачивается ко мне: – Не знаю, правда, хорошая ли это идея. Ты что-нибудь знаешь про новорожденных?
В его голосе слышна тревога.
– Я? Нет, почти ничего… У меня никогда… Но сейчас многие хорошо отзываются о домашних родах. В общем-то, каждая женщина имеет право выбора. У вас есть хорошая акушерка?
– Никакой акушерки нет, и это не домашние роды, она собралась рожать прямо здесь, в лесу.
– В лесу? Да ведь… декабрь на дворе! Она сошла с ума?
– Я знаю, что сейчас декабрь, Эрика. Но она имеет право выбирать… сама сказала… – Его голос звучит ровно, но решительно. – Она забрала себе в голову, что роды должны быть максимально приближены к природе.
– Ну, знаешь, ты тоже имеешь право выбирать. У отца тоже есть такое право. Первые роды могут быть затяжными, ты же понимаешь. Бет рожала Эдди тридцать шесть часов…
– У Бет есть малыш?
– Был малышом. Сейчас ему одиннадцать. Он приедет на Рождество, так что вы обязательно познакомитесь… Эдди – чудесный парень.
– Так она замужем?
– Была. Сейчас нет, – лаконично отвечаю я. У него нашлись вопросы о Бет и ни
Дождь снова усиливается. Я горблюсь, глубже засовываю руки в карманы, но Динни, кажется, ничего не замечает. Думаю, не предложить ли поговорить с Хани, но вспоминаю ее злые глаза. Надеюсь, что Динни не попросит меня об этом. Впрочем, возможен компромисс.
– Знаешь, если Хани захочет обсудить это с кем-нибудь, она могла бы поговорить с Бет. То, что она пережила, может послужить хорошим уроком и предостережением.
– Она ни с кем не станет это обсуждать. Она… сильная, – вздыхает Динни.
– Да уж, я заметила, – бормочу я под нос.
Молчание невыносимо. Я хочу расспросить Динни о Рождестве. Об именах для младенца. Я бы засыпала его расспросами о путешествиях, о его жизни и о нашем прошлом.
– Что ж, мне, наверное, пора. Пока не промокла насквозь… – Вот и все, что я могу выжать. – Я в самом деле очень рада была снова тебя повстречать, Динни. Хорошо, что ты вернулся. И было приятно познакомиться с Хани. Я… в общем, если надумаете зайти или что-то понадобится…
– Я тоже рад был тебя повидать, Эрика. – Динни смотрит на меня, склонив голову набок, но глаза у него не радостные, а тревожные.
– Ну, ладно, счастливо, – бросаю я небрежно, насколько мне это удается.
Я не рассказываю Бет о Динни, когда нахожу ее в кабинете, где она смотрит телевизор. Сама не знаю почему. Неизвестно, как она отреагирует, думаю я. Я внезапно чувствую возбуждение. Мне кажется, что я больше не одна. Даже отсюда я ощущаю присутствие Динни там, за деревьями. Как будто вдалеке что-то маячит и я вижу это краем глаза. Третий угол нашего треугольника. Я выключаю телевизор, откидываю шторы.
– Собирайся. Мы идем гулять, – объявляю я.
– Я не хочу выходить. Куда мы пойдем?
– В магазин. Мне осточертел консервированный суп, к тому же Рождество на носу. Мама с папой приедут к обеду, а чем ты будешь угощать Эдди в праздник? Высохшими крекерами Мередит?
Бет минуту обдумывает мои слова, потом быстро встает:
– Господи, ты права. Ты права!
– Я знаю.
– Нам нужно кучу всего… индейка, сосиски, картошка, пудинги… – Она загибает длинные пальцы.
До Рождества, конечно, еще десять дней, у нас полно времени, но я не произношу этого вслух. Пользуясь внезапным оживлением сестры, показываю на двери.
– И украшения! – вскрикивает она.
– Идем. Ты можешь составить список в машине.
Едем в Девайзес. Городок прихорашивается к Рождеству. Наряженные елочки выставлены в витринах магазинов и у дверей гостиниц вдоль всей Хай-стрит, освещенной гирляндами белых огней. Вот играет духовой оркестрик, вот продавец жареных каштанов – завитки едкого дыма вьются над его тележкой. Мне интересно, чем он занят в остальное время года. Становится темно, дождь со снегом кружит, мы замерзаем, как и прохожие вокруг, закутываемся в шарфы и забегаем в каждый магазин поглазеть, наслаждаясь теплым желтым светом. Мы снова вместе с миром, мы обе, после уединения усадьбы. Нам хорошо, радостно, и я понимаю, что соскучилась по Лондону. В каждой лавчонке звучат рождественские песенки, Бет мурлычет, подпевая. Выходя на улицу, я беру ее под руку и крепко прижимаюсь.