Наследница Ингамарны
Шрифт:
— Наше солнце не центр всей Энны, — говорил старый Аххан. — Оно лишь центр нашего маленького мира. А таких миров миллионы.
По вечерам Гинта любила приходить к деду, и они подолгу беседовали в его покоях с огромным диуриновым камином, узоры на котором менялись почти каждый тигм. Именно здесь дед научил её зажигать диурин и даже показал, как перераспределять нигму между кристаллами этого чудесного камня. Были вечера, когда дед и внучка разговаривали только на танумане. Гинта начала изучать тайный язык позже других ольмов — ведь Аххан взял её в ученицы через пять тигмов после того, как набрал самую младшую группу, и Гинте следовало поскорее их догнать. Поэтому её обучение началось в комнате с камином.
Особенно хорошо запомнился первый урок. Гинта сидела на пушистом ковре, глядя на диуриновые узоры и цветы, загадочно мерцающие в полумраке комнаты, и слушала деда.
— Тануман — язык, которому
Дед сделал паузу. В комнате сгущались вечерние сумерки, и диуриновые узоры на камине, повинуясь воле нумада, вспыхнули и засветились ярче, бросая разноцветные блики на светлый ковёр и увешанные белламами [8] стены. На двух больших белламах, которые украшали стену напротив камина, были изображены в полный рост минаттан Ранх и его жена Синтиола. Оба в роскошных праздничных одеяниях, преисполненные величия, юные и прекрасные, как боги. В полумраке они казались живыми. Вот-вот сойдут с полотен и заговорят. Отец бы, наверное, взял Гинту на руки и посадил к себе на колени. Мина часто сидит на коленях у своего отца. Она и не подозревает, как ей иногда завидует её подруга аттана, наследница Ингамарны и будущая хозяйка Радужного замка… А мать бы по вечерам пела ей песни. У неё, наверное, был самый красивый и нежный голос. Говорят, она была самой красивой женщиной Ингамарны. Гинта никогда такой не будет. Девочка вздохнула. Ну и ладно, что тут поделаешь… Зато она уже учится таннуму. Её анх опережает возраст. Может быть, когда-нибудь она станет самой мудрой женщиной Ингамарны.
8
Беллам — картина, вышитая или нарисованная на куске ткани.
В стенной нише между белламами стоял нафт — фигура из дерева лунд в три локтя высотой. Гинту всегда немного пугало загадочное узкое лицо с огромными, слегка раскосыми глазами. Радужные оболочки были сделаны из редкого тёмно-синего диурина и в полутьме казались совершенно чёрными. Временами они чуть-чуть светились, хотя их никто не зажигал. Дед говорил: это значит, что рядом кто-нибудь из предков. Чья-то нафф, летающая над землёй в промежутке между воплощениями. Гинта побаивалась нафтов, хоть и скрывала это — неприлично бояться своих родичей, которые даже после смерти охраняют тебя и твой дом. А ей и подавно не пристало пугаться таких вещей. Она ученица нумада. Таннум — знание для избранных, для тех, кто не боится переступать грань между мирами. Это очень зыбкая грань, и люди иногда нечаянно переступают её. Нумад делает это осознанно. И только тогда, когда надо. А иногда это просто необходимо. Даже если страшно. Даже если ты знаешь, что можешь не вернуться.
Над нишей с нафтом висел диуриновый светильник в серебряной оправе. В комнате было ещё три таких светильника. Сейчас они не горели. Если их все зажечь, станет совсем светло, но Гинте больше нравился полумрак. Она смотрела на диуриновые узоры камина и думала о том, что скоро его начнут топить. Он будет не только светить, но и греть.
— Значит, боги дали свой язык и людям, и животным… Но ведь звери совсем не произносят слов. Разве что птица ванг…
— Да, животные пользуются в основном звуками, реже слогами. И те же звуки они произносят не так, как мы. Да и мы произносим их по-разному. Уже хотя бы потому, что у нас у всех разные голоса. Или твой голосок, или голос кузнеца Зумбара. Твою речь можно сравнить с пением птички тьюми, а речь Зумбара — с мычанием гуна.
С этим Гинта не могла не согласиться. Зумбар говорил медленно, растягивая слова. Голос у него был низкий, гудящий — и впрямь как мычание гуна.
— А Таома иногда квохчет, как сарка! — засмеялась девочка.
— Вот видишь. Все мы похожи, ибо все мы дети одной матери. Мы похожи и в то же время мы все разные. Поэтому нам порой очень нелегко понять друг друга. Но ты же знаешь: маленький ребёнок не умеет говорить, произносит одни звуки, однако мать его понимает. А звери… Два года назад ты заплакала, когда услышала крик птицы фийры. Почему ты заплакала?
— Не знаю… Мне стало её жалко.
— Почему?
— Не знаю. Я просто поняла, что ей грустно и… вообще плохо.
— Она кричала, потому что потеряла птенца, — сказал дед. — Птица фийра кричит именно так, когда ищет потерянного птенца.
— Я этого не знала.
— И всё-таки заплакала. Значит, ты что-то поняла, уловила её настроение. Я должен был ещё тогда присмотреться к тебе повнимательней.
Уроки у камина продолжались всю осень.
— Мы называем древний божественный язык тануманом, — говорил дед. — Корень тан означает «тёмный, тайный». Тануман — это «тайное значение, скрытый смысл». Если ты хочешь понять какой-нибудь звук или незнакомое слово, ты сосредотачиваешь своё анх вот здесь.
Он показал на темя.
— Мы уже много раз делали это упражнение. Слово состоит из звуков, а их смысл одинаков в любом языке. Или почти одинаков. Все употребляют в своей речи одни и те же звуки, только в разных сочетаниях. Количество этих сочетаний неисчислимо, но все они неслучайны. Каждое имеет смысл, только более точный, чем звук. Ты при помощи анх расчленяешь слово, и в твоей голове возникает истинный смысл сказанного. К тому же многие сочетания звуков в словах нынешнего языка являются как бы осколками древних слов. Ты ведь уже заметила, что божественный язык похож на сантарийский и на валлонский. Люди сделали много всяких вещей, изобрели ремёсла, искусство, науки. И для всего они придумали названия, используя при этом то, что им было дано изначально, — божественный язык. Первоначальный смысл древних корней постепенно забывался, не говоря уже о значении отдельных звуков. Ты восстанавливаешь этот утерянный смысл, вычленяешь его из речи людей и животных. Боги дали имена всем тварям, населяющим землю, растениям, камням, небесным телам, дождю, ветру… Потом люди сами обустраивали свою жизнь и создавали новые слова. Конечно, на основе первого языка, но всё равно это уже был другой язык. Со временем они даже придумали новые, более простые и удобные названия для того, что уже было названо. Постепенно в разных местах язык начинал звучать по-разному, и чем дальше, тем больше он изменялся, но для колдовства был необходим божественный язык. Поэтому колдуны всегда соблюдали чистоту танумана. Так и повелось, что древним языком пользовались колдуны, а другим, более новым, подвижным, быстро меняющимся — люди, далёкие от тайных знаний. Оба языка были письменными, и для передачи их на письме использовали одни и те же знаки. После Великой Войны боги отняли у людей письмо, все записи были уничтожены и многие заклинания забыты.
— Например, как вселить нафф в камень?
— Да. Или как отнять у человека нафф, не повреждая его плотного тела. И кое-что ещё.
— После той войны боги сделали людей слабее?
— Боги не отняли у людей способность управлять собой и миром, но заставили кое-что забыть из тайных искусств. То, что может повредить самим же людям…
— Выходит, они обращаются с нами, как с неразумными детьми!
— Беда не в этом. Беда в том, что никакие боги не смогут образумить людей и уберечь их от ошибок, если люди сами не поймут некоторых вещей. Битва гигантов закончилась битвой богов, и добрые боги победили. По легенде, они заставили Маррона дать клятву больше не вмешиваться в людские дела. Он поклялся, но сказал: «Люди и без моего вмешательства рано или поздно сделают то, что мне надо. Я ничего не буду делать. Они сами погубят себя, эти жалкие твари, которых вы создали для собственного удовольствия. Они не станут лучше от того, что вы уменьшите их силу. Тогда уж совсем лишите их частицы своего божественного анх. Иначе они не успокоятся. Я же говорил — лучше было вообще без них обойтись».
— А почему он так уверен, что мы сделаем то, что ему надо? И что ему надо? Чтобы Эрса стала каменистой и бесплодной?
— Да. Чтобы она превратилась в царство камней. Вечное и неуязвимое.
— А камень действительно неуязвим, если в нём заключена нафф?
— Увы, это так.
— Но эти заклинания забыты, а надписи уничтожены…
— Дело не только в заклинаниях. Валлоны почти не умели колдовать, однако в том, что на западе сейчас бесплодные земли, есть и их вина. Они не делали маррунгов, но их оружие было не менее страшным. А самое страшное то, что Маррон прав. Людям по-прежнему неймётся.