Наследница из Гайд-Парка

Леди Мэй Хейуорт, отодвинувшись от небольшого секретера в будуаре, который служил ей для работы, отложила прочитанные бумаги и с кошачьей грацией поднялась в полный рост, чтобы от души потянуться, разминая затекшие мышцы.

Взглянув на высокого широкоплечего мужчину, лежащего на диване, она удовлетворенно улыбнулась. Глаза Роберта были закрыты, а обнаженная грудь поднималась и опускалась медленно и ровно. Он спал. Очки для чтения, которые он так и не снял, сейчас портили его красиво очерченный

нос. Кожа на его резко обрисованных скулах была слегка румяной, чувственные губы расслабленно приоткрылись. В порыве нежности Мэй захотелось поцеловать его губы, но она быстро подавила этот порыв. Не надо будить спящего.

Как Роберт сейчас великолепен! Ему очень шел смуглый цвет кожи. Иногда она дразнила его, намекая на испанскую кровь, когда он пытался исполнять романсы, впрочем, сильно их коверкая. Хотя откуда владельцу конюшен научиться испанскому в совершенстве? Эти романсы то приводили ее в восторг, то – из-за манеры исполнения – заставляли смеяться. А рассмешить женщину пятидесяти пяти лет нелегко.

Они были возлюбленными где-то около года, и, по мере того как развивался их тайный для всех роман, между ними появлялось все больше того, что они не высказывали словами.

Роберт Карсонс владел и управлял большими конюшнями в Лондоне. На его долю выпадало много тяжелой ручной работы. Она же была дочерью графа. Между ними лежала непреодолимая пропасть, но они совершенно не обращали внимания на разницу в их социальном статусе.

Бесшумно подойдя к Роберту, Мэй позволила себе небольшую вольность. Запустив пальцы в чуть седеющие у виска волосы, она расправила один из его густых локонов. Потом повернула голову набок и с улыбкой прошептала:

– Кто вы, Роберт Карсонс?

Она не сошла с ума. Мэй прекрасно знала, что спящий человек занимался разведением лошадей и зарабатывал на этом немалые деньги. А его происхождение было не менее благородным, чем у нее. Об этом свидетельствовало не только безупречное произношение – его речью она буквально наслаждалась в их тихие вечера. Благородная кровь выдавала себя и в гордой посадке головы, и даже в некоторой надменности. Правильно говорила ее мама – порода себя показывает во всем. Так это и было с Робертом, несмотря на его покрытые мозолями руки и обветренную кожу. Но почему Роберт решил стать обычным владельцем конюшен, Мэй понять не могла.

Об этом они разговаривали только однажды. Мэй опасалась, что тема может оказаться для Роберта крайне неприятной и положит конец их отношениям. Поскольку Мэй сама отличалась уязвимым самолюбием, она уходила от этого вопроса каждый раз, когда они к нему приближались, не желая потерять человека, которого любила.

К тому же и у нее были свои секреты. И потому между ними установилось как бы негласное соглашение – никаких вопросов, никаких воспоминаний о прошлом, только настоящее. И этот уговор принес прекрасные плоды: полные чувственности ночи, долгие философские споры, а также разного рода дурачества, заставлявшие ее задыхаться

от смеха.

Внезапно Роберт открыл один глаз и улыбнулся. От неожиданности она вздрогнула.

– Ты собираешься весь день провести, играя с моими волосами?

– Так ты все это время не спал! – воскликнула Мэй. Она попыталась шутливо ударить его в плечо, но Роберт перехватил ее руку, притянул Мэй к себе на колени и обнял.

– Ты уже закончила с дневником? – спросил он.

– Пройдет несколько лет, пока я закончу. Так много там имен. Мой брат оказался непревзойденным ловеласом и негодяем. К тому же мне иногда морально тяжело разыскивать детей, которые остались от него после его многочисленных приключений.

– Ну, по крайней мере Мишель пристроена неплохо.

Мэй нахмурилась:

– Ты все еще помнишь об этом. Разве я не призналась, что была не права насчет Эйдриана Коури? Они оба счастливы в браке. Теперь я занимаюсь другим делом.

– Кем? Сыном или дочерью?

– Еще одна дочь. Були очень любил Джудит Нэш. Он пишет о ней в самых восторженных тонах. Когда у них испортились отношения, он очень по ней скучал. Представь, что Були тоже страдал. Он даже согласился, чтобы имя их ребенку дала мать. Это имя – Триста Джозефина.

– М-м-м... – произнес Роберт, наматывая на палец прядь ее волос.

– Ты меня совсем не слушаешь.

– Слушаю, честное слово. Эта женщина очаровала Вулрича. Вот негодяйка. – Он ткнулся носом в ее плечо. – Дочери дали имя Триста. Удивительно, что столь практичная женщина дала ребенку такое романтичное имя.

Мэй уютнее устроилась на его теплой груди и вздохнула.

– Почему ты считаешь ее практичной?

– Потому что она рассталась с Вулричем.

– Он просил ее стать его любовницей и остаться в его доме, но она не захотела.

– Вот как? Некоторые женщины на это не соглашаются. У них чувственные натуры, но рассудка хоть отбавляй. Жаль. Хорошо, что ты не такая.

– У меня не чувственная натура?

Роберт протестующе поднял руку и рассмеялся:

– Нет, я имел в виду не это. Я говорил про чрезмерную рассудочность.

– Да, конечно. Наверное, поэтому я, как добрая фея, занимаюсь всей этой чепухой: ищу отбившихся ягнят, нахожу, какое наследство они должны получить, проверяю, все ли с ними в порядке, забочусь о них – то есть делаю вещи, которыми должен был заниматься мой беспечный и на удивление равнодушный брат.

– И ты хочешь разыскать всех до единого? – спросил Роберт.

– Да, я должна это сделать, но последний случай оказался очень трудным. После смерти матери девушка несколько лет работала в доме, где выросла, у вдовы четвертого лорда Эйлсгарта, но потом бесследно исчезла.

Роберт снова рассмеялся.

– Тебе доставляет удовольствие сам поиск, радость от удачи. И ты считаешь их членами своей семьи. Ты любишь этих отбившихся ягнят.

Хотя его губы прижались к се коже ниже уха, Мэй смогла спокойно произнести: