Наследница
Шрифт:
Он ведь даже не спросил у Робера, в каких комнатах Рене сейчас живет! Если ремонт закончился, она могла перебраться на второй этаж, ближе к кабинету... Хотя она не любит эти комнаты.
Зачем он это делает, зачем делает глупость?! Ведь можно же было подождать пару часов! Господи, ну сколько там еще ступенек?!
Теду уже казалось, что он находится где-то на уровне крыши, когда протянутая вперед рука наткнулась на препятствие.
Открыв дверь, он осторожно — не хватало только вывалиться кубарем и грохотом разбудить весь дом! — вылез
Тед постоял с минуту с закрытыми глазами, глубоко дыша и улыбаясь. Теперь все будет хорошо — надо только немного успокоиться, чтобы не напугать ее. А потом тихонько войти, зажечь маленький свет у изголовья и присесть рядом. И увидеть, как на еще спящем лице проступает недовольство — кто это ее будит в такую рань?! — Удивление... и наконец — радость!
Его планам не суждено было осуществиться. Стоило Теду приоткрыть дверь и тихо скользнуть в спальню, как ему на ногу налетело нечто увесистое. Раздался истошный — нет, не лай — вопль, в котором так и слышалось восторженное: «Ты!!! Ты!!!»
Нагибаясь, чтобы на ощупь подхватить Дезире, он услышал какой-то звук со стороны кровати и только теперь осознал, что совершил чудовищную глупость: в темноте, спросонья Рене могла решить, что это пришел Виктор — как в ее кошмарах!
Громко сказал, почти крикнул:
— Рене, не бойся, это я... — и в этот момент вспыхнул свет.
Она сидела на кровати, зажав в кулаке и судорожно подтянув до самого горла вырез ночной рубашки — перепуганная, бледная.
— Рене... — горло внезапно перехватило.
Ее глаза не отрывались от его лица, голова запрокидывалась все выше по мере его приближения. Всего несколько шагов — но Теду казалось, что бесконечно далеко.
Он не замечал сейчас ни прыгающих вокруг собак, ни того, как похудела и осунулась Рене, только эти глаза, испуганные, смотревшие на него так, будто он — призрак, который от малейшего слова или жеста растает в воздухе. Еще шажок, совсем коротенький, он оказался вплотную к кровати, хотел дотронуться — и тут Рене неожиданно вскрикнула и вцепилась в него, притягивая к себе, ближе. Ее лицо уткнулось ему в живот, она стонала и вздрагивала, словно задыхаясь.
Тед нагнулся, обхватив обеими руками худенькое, ставшее почти бесплотным тело, и замер так, повторяя осипшим, плохо слушающимся голосом:
— Я вернулся, я больше не уеду... только ты не прогоняй меня...
Ее голова судорожно замоталась из стороны в сторону: «Нет, нет!»
Он хотел еще сказать, что любит ее и не может жить без нее, и какую страшную, чудовищную ошибку чуть не совершил, и как плохо ему было без нее — единственной, любимой. Но для самого главного слова были ни к чему — он и без них знал, что Рене уже все поняла и простила, и для нее сейчас важно только одно — что он вернулся...
Потом ему удалось как-то стащить с себя свитер и устроиться рядом с ней на кровати. Обнял, потянулся за одеялом, она
— Это действительно ты?.. Скажи еще раз!
— Это я, — Тед сумел улыбнуться, — и она несмело, словно вспоминая, как это делается, улыбнулась в ответ. — Это точно я... — Прижался лицом к ее волосам, потерся об них — и рассмеялся, впервые за многие месяцы почувствовав себя счастливым.
Они лежали, тесно прильнув друг к другу, впитывая то тепло и ощущение близости, которого так долго не хватало им обоим. Легкие прикосновения, какие-то несущественные и неважные, но очень значимые слова:
— Ты похудела...
— Очень противно, да?
— Ты очень хорошенькая... и прическа новая тебе идет. Я тебя теперь сам буду кормить, с ложечки... можно?
Его руки гладили ее по худенькой спинке с цепочкой позвонков и трогательно торчащими лопатками, по взлохмаченной голове, снова возвращаясь к лицу. Рене выглядела уже не такой бледной, губы слегка улыбались, и эту улыбку можно было потрогать кончиками пальцев.
— Я про тебя в газете читал... Ну зачем тебе японский язык?!
— Это они сами придумали, для красоты. А компьютер я действительно теперь немножко знаю.
Наверное, они бы пролежали так довольно долго, если бы не Дезире, которая проскакала прямо по ним и, оказавшись в районе лиц, облобызала обоих — чтобы ни один из «ее людей» не чувствовал себя обделенным.
— Тьфу! — неожиданное прикосновение горячего языка заставило Теда вздрогнуть и подскочить, оторопело уставившись на радостно скалящуюся рожицу с рыжими бакенбардами. — Она меня облизала! И... это еще что такое?! — Рядом с Дезире появилась вторая собачка — белая и усатая, слегка напоминавшая Тэвиша.
— Это Силки, — отозвалась Рене. — Она силихэм-терьер, помнишь, Алек обещал? Ей уже семь месяцев. А Тэвиш сегодня спит у Робера. У Дезире... это самое, — она смутилась. — Видишь, она в трусах. Он ей проходу не дает.
Только теперь Тед заметил, что рыжая собачонка была наряжена в розовенькие трусики с дырочкой для хвоста. Смотрелась Дезире в этом наряде вылитой цирковой обезьянкой.
Смех вырвался из груди внезапно. Все его тело затряслось, из глаз брызнули слезы — он попытался остановиться, но смог только махнуть рукой и простонать:
— Ма-а-кака! — и зашелся в приступе дурацкого хохота. — Смотри — макака!
Несколько мгновений Рене не понимала, что с ним происходит — потом тоже рассмеялась и прижалась к его шее лицом — и именно в этот момент Тед вдруг вспомнил то самое главное, что собирался ей сказать!
Выпалил — быстро, все еще во власти смеха, не думая:
— Солнышко мое, выходи за меня замуж! — и осекся, замолчал, сам не веря, что сказал это — наверное, не так, как надо было.
Рене вскинулась, глядя на него — правильно ли, то ли она услышала? Он быстро заговорил, не дав ей вымолвить и слова: