Наследница
Шрифт:
Конечно, так не могло продолжаться вечно. Всегда наступает момент, когда с тебя начинают взимать долги — таков закон жизни.
И вот он вступил в действие. По всем канонам Возмездия — именно в тот момент, когда всё вокруг казалось безоблачным и незыблемым, а до счастья (в том виде, в котором Светлана Петровна его представляла) оставались считанные шаги.
Из небытия, из могилы вдруг воскресла проклятая девка!
Сначала толстуха попросту не поверила, что это она — давно забытая, семь лет назад похороненная Игнатом где-то в лесу. Потом, когда всё же пришлось смириться с тем, что Тамара жива, Светлана Петровна не придала ее появлению почти никакого значения. «Смету! — самоуверенно решила она. — Растопчу! Как растоптала всех, кто осмеливался вставать у меня на пути!» Но очередным неприятным (чересчур мягко сказано: неприятным) сюрпризом оказалось то, что толстуха совершенно недооценила крысеныша. Тот оказался вооружен до зубов и отлично подготовлен к атаке. На любое действие Светланы Петровны у него всегда был припасен контрудар. Неожиданно девка оказалась сильна. И неуязвима.
И вот тогда пришло осознание, что всё рушится и беды не избежать. И если желаешь уцелеть, то надо смириться с неизбежным и отступать, как говорилось когда-то в сводках с полей войны, на заранее подготовленные позиции. Вот только проблема в том, что таких позиций не существовало. А крысеныш не давал ни единого дня на то, чтобы их подготовить. Давил и давил! Всё знал! Всё предугадывал! И приостановил свое наступление только тогда, когда Светлана Петровна оказалась в больнице.
Появился шанс подготовить побег за границу.
Так разве можно сетовать в таком случае на два микроинфаркта! Уж лучше они, уж лучше уютная одноместная палата со всеми удобствами, чем страшная камера в следственном изоляторе!
И всё-таки, несмотря на удобства, несмотря на добротное четырехразовое питание, несмотря на обходительность медперсонала, стены этой уютной палаты давили. Вернее, давил не отпускающий ни на мгновение депрессняк; давила боязнь того, что девке известно, где сейчас укрывается ее загнанная в угол жертва; давило постоянное ожидание появления следователя прокуратуры; давила полнейшая неизвестность — успеет или не успеет Николай управиться с делами в Испании, подготовить какую-никакую финансовую базу для уже предрешенного побега из России?
Постоянные страхи, депрессия, ощущение безысходности… В пору свихнуться!
Единственное, что хоть ненадолго отвлекало от тяжких мыслей — это общение с Ноной, помещенной в кардиоцентр в один день со Светланой Петровной. С точно таким же диагнозом. В точно такую же, примыкающую к толстухиной, одноместную палату. Они даже были ровесницами. Они даже были коллегами — Светлана представилась педагогом, а Нона когда-то отработала несколько лет в школе преподавателем математики.
Только-только выбравшись из-под капельниц, они быстро сдружились (если можно назвать дружбой те отношения, которые возникают между людьми, оказавшимися на время оторванными от привычной жизни). Они начали заходить друг к другу в гости, распивать вместе чаи, совместно просматривать, а потом обсуждать латиноамериканские мыльные оперы. Нону почти каждый день навещал любящий муж — знойный азербайджанец с одного из питерских рынков. К Светлане два раза в неделю заглядывал Коля, рассказывал о делах в «Простоквашине», о том, как продвигается продажа испанской недвижимости, оставлял продуктовый пакет, набитый гостинцами, и торопливо исчезал, а толстуха начинала с трепетом и нетерпением дожидаться очередного появления единственного человека, с кем были связаны хоть какие-то надежды на благополучный исход неприятностей. Сотовой связью в кардиоцентре пользоваться не разрешали, обсуждать дела по телефону с сестринского поста в присутствии медперсонала (ушки на макушке) Светлана не рисковала. Так что новости «с воли» поступали лишь вместе с Колей.
Перед отлетом в Испанию, где он должен был окончательно уладить дела с продажей недвижимости, Николай навестил Светлану в пятницу, 29-го октября. Как обычно, доложил последние новости, оставил огромный пакет, набитый продуктами и поцеловал на прощание:
— Теперь увидимся только дней через десять. К тому времени все вопросы с твоими коттеджами уже должны быть утрясены. Так что не волнуйся. И не скучай.
— Я буду скучать. И буду ждать. Коля, возвращайся скорее. — Толстуха верила ему безоговорочно. Слепо! Наверное, потому, что (если не считать старичков-родителей в глухой Новгородской губернии), кроме Николая, положиться ей было не на кого.
…Когда Николай ушел и Светлана принялась разбирать пакет со жратвой, к ней в палату заглянула Нона. Доложила с порога:
— Мой черт нерусский тоже сейчас заходил. Посидел пять минут и уже заспешил: «Вах, вах, нэкагды, мылый! Машин с молоком! Фур с памыдорым! — Нона удачно изобразила кавказский акцент. Подошла к столу, на котором толстуха разложила продукты, взяла одну из трех литровых коробок с апельсиновым соком и пожаловалась: — А мой приволок виноградный. Хотя отлично знает, что терпеть его не могу. По-моему, он делает это назло.
— Да брось ты, — махнула мощной ручищей Светлана. — Не придумывай. Мне, например, всё равно, какой пить. Если хочешь, давай поменяемся.
— Серьезно? — Соседка обрадовалась и, словно боясь, что толстуха сейчас передумает, поспешила сгрести со стола все три коробки. — Я сейчас.
И она выскочила за дверь, унося к себе апельсиновый сок, заряженный хитрой отравой, за которую Миша Магистр выложил круглую сумму.
Унося с собой свою смерть, которая должна наступить не раньше, чем через неделю.
Минуло больше недели с того момента, как последний раз заходил Николай. И ровно неделя, как он находился в Испании.
В субботу, 6-го ноября, сестра доложила, что он звонил на сестринский пост, узнал, что Светлана Петровна отдыхает после обеда, и попросил ее не будить. Просто поинтересовался, как здоровье супруги, и попросил передать, что все дела у него складываются отлично, и уже через несколько дней следует ждать его в Петербурге. В ответ толстуха довольно ухнула и даже расщедрилась на презент медсестре — мятый шоколадный батончик, который через минуту вынесла из своей палаты и, натянуто улыбнувшись, положила на стол около телефона.
Это был, пожалуй, первый вечер в кардиоцентре, когда Светлану Петровну отпустил депрессняк, оставило в покое постоянное чувство тревоги, когда появилась уже не призрачная, а вполне материальная определенность в будущем.
«И чего дергалась, дура! — Преисполненная радостного возбуждения, толстуха была даже не в состоянии смотреть телевизор. Пялилась в экран, но не могла сосредоточиться на том, что на нем происходит. — И как только можно было засомневаться в том, что всё обойдется?!! Вернется Николай, я сразу выпишусь из больницы, за неделю улажу все дела в Петербурге, съезжу в Неблочи попрощаться с родителями и спокойно свалю за границу. Черта с два меня там отыщет крысеныш!»