Наследник для медведя
Шрифт:
— И что?
— А то, что ты пообещала ему проверить, насколько крепки мои клятвы тебе. За слова нужно отвечать, дорогая.
— А второй? — насупилась я, незаметно млея от его последнего слова.
— Ты отказалась от инъекции, — поставил он бутылку с глухим стуком и прислонился к столу, складывая руки на груди. — Если бы ты ее сделала, я бы не смог быть с тобой — ты была права.
— Отпустил бы? — сперло у меня дыхание.
— Не знаю, не думал, — помрачнел он. — Ты же осталась.
Да, я осталась. И не изменю решения. А еще этот чертовски соблазнительный контраст его
— Пошли купать детеныша?
Только пошел Рэм и Денвер на его руках. Я поплыла за ними, не чувствуя ног. Глядя на мое замедленное перемещение, Рэм усмехнулся и попросил присесть на любую привлекательную поверхность. Стоило всех усилий пройти мимо его свободных коленей и присесть на холодный бортик ванной.
Денвер сидел на дне ее чаши и самозабвенно играл со струями воды из смесителя. Рэм выкладывал ему на дно часть присвоенных камней за неимением обычных игрушек.
— А резиновых уточек у тебя нет? — хихикнула я пьяно.
— Пока нет, — глянул он на меня таким взглядом, что я едва ли не плюхнулась к Денверу.
— А что говорит твой богатый опыт по поводу осмысленной речи ребенка? — Понятия не имею, как я сложила в такие стройные словосочетания вопрос. Рэм, кажется, тоже оценил. Ох уж эта его многозначительная бровь! — Дети исследований начинают говорить довольно рано… Моих исследований, я имею в виду. — Красноречие мне, наконец, отказало, и я сползла с бортика на пол, укладывая тяжелую голову на локти, оставшиеся на ванной. — Может… то есть я боюсь, что он не говорит из-за… ну ты понял.
— Я не знаю, но он, как мне кажется, гораздо взрослее своих сверстников, — Рэм опустился на пол напротив, притягательно усмехаясь: — Ты все же не умеешь пить.
— И мне сегодня это чертовски на руку, — промямлила.
24
Денвер как раз складывал пирамидку из камней, безошибочно подобрав самый большой и плоский для основания, на него водрузил поменьше… Камни не были созданы для этого, но мальчик находил для них устойчивую позицию, и пирамидка росла.
Во рту пересохло. Когда верхняя пара все же булькнула в воду, я затаила дыхание… Денвер мог показать характер, но сейчас он только насупился на камешки, не оправдавшие его доверия… и сделал еще одну попытку уговорить их вести себя прилично.
— Ты молодец, — улыбнулась я, и малыш наградил меня внимательным взглядом.
— Иди, я его искупаю, — предложил Рэм.
— Ты? — заплетающимся языком возмутилась. От теплого влажного воздуха меня прилично развезло. — Ой…
— Иди.
Оказалось, подчиняться такому мужчине очень даже неплохо, ведь иногда наступают моменты в жизни, когда кому-то нужно отдать штурвал…
Как я доползла до кровати — с трудом помнила. Нашла ее по ярким цветным пятнам новой детской одежды, сложенной на краешке. И, кажется, уснула сразу, как донесла голову
Проснулась, когда тело чьими-то усилиями оторвалось от кровати. Я взмахнула руками, обхватывая шею мужчины:
— А Денвер? — прохрипела.
— Спит.
Сонно моргая, я разглядела спальню и непривычно темную ванную… с несколькими горящими свечами на полу.
— Романтика?
— Забота о твоих глазах, — поставил Рэм меня на пол. — Раздевайся.
— А ты не мог оставить меня просто спать?
— От тебя пахнет клиникой… И тебя лапали люди…
— Вот у вас, нелюдей, все сложно, — проворчала я сонно.
Голова гудела и требовала вернуть ей подушку.
— Ну никто и не обещал, что будет легко…
Полумрак все же таил в себе странное очарование. Он обволакивал голову, как алкоголь — или все еще вкупе с ним, — и все казалось гораздо более легким. Я не видела усмешки мужчины и его пронизывающего взгляда, избавилась от одежды и сразу же почувствовала его поддерживающие руки.
— Кто-то еще оплошал? — усмехнулась.
— Ты, — развернул он меня спиной.
— Надо же… и когда только успела.
— Ты много всего успела…
— Всегда была шустрой…
— Кто бы знал…
Теплые капли пропитывались его хриплым голосом и бились по коже, рождая россыпь мурашек, и те тут же вспархивали с ее поверхности, стоило Рэму провести по ней ладонями. Он не церемонился — скользнул руками по ребрам вверх и обхватил грудь одной рукой, и спустился по животу другой.
— Ты меня не моешь, — проурчала я, выгибаясь.
— Не верь вероломному медведю — мне все равно, как ты пахнешь…
И он развернул меня к себе и подхватил под бедра. Ничего не оставалось, как схватиться за его шею, чтобы не упасть.
— Рэм! — возмутилась, выгибаясь.
Но все, что он сделал — обхватил вершинку груди губами, вынуждая меня заткнуться. Его твердый член вжался между ног, воспаляя опасное вожделение.
Рэм — последний мужчина, которому стоило довериться, но разве он меня спросит? А потом… его руки держали так, как никакие другие. Меня будоражило от его уговаривающей ласки. Все, что он сейчас делал — добивался взаимности, но не силой и приказами, а нежностью и заботой. Пусть на эти минуты, но я почувствовала себя в надежных руках, которые обещали удовольствие. Я сама скользнула ладонью по его захватывающим дух рельефам к низу живота, наслаждаясь бурным ответом и жадным дыханием в мои губы, и обхватила его член, направляя. Все, что успела — насладиться властью над мужчиной длинной в целый вдох… пока он не расставил все по местам первым сильным движением.
Есть ли жизнь после Рэма? После таких эмоций и ощущений, которые он вызывал? Он закручивал мою жизнь, пуская в бега по краю на привязи, но поводок надежно возвращал обратно, и стоило оказаться в исходной точке, нас неизбежно замыкало. В то, что Рэм теперь — моя точка, он заставлял верить с каждым движением. Черт его знает как, но он умудрялся действовать так, чтобы не причинить боль, а лишь подчинить. Я захлебывалась ощущениями, позорно хныкала, кусала губы и беспощадно царапала его плечи и спину, не в силах вести себя прилично. Пусть знает, с кем связался…