Наследник фаворитки
Шрифт:
— Мне во как нужны люди, — Сахнов провел ребром ладони по горлу, — у меня график срывается. Всех на промплощадку.
Спорить с начальником строительного управления было небезопасно. Он был самолюбив и вспыльчив до крайности.
Сахнов носил полувоенную форму — сапоги, галифе и гимнастерку. Ходил быстро, наклоняясь головой и всем туловищем вперед.
Он распорядился поселить всех прибывших в палаточном городке.
От причала до городка, расположенного в уютном лесу недалеко от реки, дорога петляла среди сопок. Мимо вновь прибывших с ревом, поднимая тучи пыли, проносились груженые МАЗы и КрАЗы.
Вечером посреди палаточного
В рабочей робе Леон чувствовал себя героем. В первый же день он наплел мастеру — молодому мужчине со шкиперской бородкой, что ему поручили вести дневник. Тот недоверчиво глянул на него, но отпустил познакомиться со стройкой. Леон привел себя в порядок, почистился, умылся и важно расхаживал по всем участкам с блокнотиком в руках.
Около огромного стенда у незаконченного ангара ремонтно-механических мастерских остановился. На стенде висела стенная газета «Даешь плотину!». Леон заинтересовался и, покусывая кончик карандаша, прочитал передовицу. Она понравилась, и он стал старательно переписывать ее, чтобы затем выдать мастеру за свои труд.
«Станции еще нет, — заносил он прыгающие буквы в блокнот, — однако не нужно быть большим романтиком, чтобы уже сейчас увидеть ее в бетоне. Пока еще красуются островки на месте будущей плотины, но пройдут считанные дни, и они послужат стартовой площадкой отсыпки перемычки первой очереди котлована. Великая сибирская река ждет этого момента. Да, стройка только начинается. Ведь мы затем сюда и приехали, чтобы здесь, в глухомани, вырос среди тайги новый город с многоэтажными корпусами домов, со стадионами, кинотеатрами, заводами и фабриками…»
— Прекрасный слог, — похвалил Леон. Он оглянулся. На крышах строящихся мастерских люди стучали молотками, что-то приколачивали. Неподалеку с гневным урчанием работяга-бульдозер бросался на гору земли, из которой торчали вывороченные пни. Поодаль то и дело, как аист, наклонялся вниз и щелкал могучей железной пастью экскаватор, прокладывая траншею. В сторону Леона шла стройная сероглазая девушка в голубом свитере. На плече, как лыжница, она несла длинную, узкую, испещренную разноцветными цифрами и черточками доску.
— Простите, — любезно обратился к ней Леон. — Как называется эта дощечка? — Он не просто цеплялся к хорошенькой девушке — он лихорадочно искал случая пристроиться, чтобы увильнуть от работы. Леон был фантастическим лодырем — всякий труд повергал его в панику.
— А то вы не знаете… — недоверчиво протянула девушка, приостанавливаясь.
— А вот и не знаю. Не могу же я все знать. Я, представьте себе, корреспондент, приехал познакомиться с вашей стройкой.
— Эта дощечка называется рейкой, — все еще строго сказала девушка. Потом она принесла топорик и кусок доски, заострила конец и стала, как колышек, вбивать ее в землю.
«Ах, какая восхитительная брюнеточка! — радостно сказал себе Леон. — Я обязательно женюсь на ней».
— Хотите, сероглазка, я погадаю вам? Скажу, как вас зовут, — предложил он, откровенно любуясь девушкой.
Она продолжала молча возиться с рейкой.
— Вас зовут Лидочка.
Девушка, принимая игру, повернула к нему голову:
— Не угадали. Аня.
И тут же,
— Вы геодезистка?
— Нет, сантехник.
— У вас отличный вкус. В Москве еще только входит в моду вот такая вязка и такой фасон воротника.
Девушка с любопытством глянула на Кобыльского:
— А что сейчас модно в Москве?
— На последней демонстрации мод на Кузнецком — французская фирма «Диор»… — кокетливо начал Леон. Он уверенно поскакал на хорошо объезженном коньке, лихо перепрыгивая барьеры недоверия и отчужденности. Я, знаете ли, эстет. Большой поклонник красоты. Во мне чрезвычайно развито чувство прекрасного. А вы само совершенство. Это какое-то чудо, что-то сверхъестественное. Я просто не верю своим глазам…
— Не понимаю, чем это я могла заинтересовать вас, — пряча улыбку, спросила Аня. — Зачем вы мне льстите?
— О-о-о! — с придыханием, почти со стоном протянул Леон. — Вы так скромны. Я умолкаю. Простите, простите, — он театрально приложил руку к сердцу и в деланном умилении и послушании склонил голову.
Солнце еще не скрылось за дальними сопками, когда они снова встретились недалеко от белого дощатого клуба и, не сговариваясь, пошли в сторону реки. Миновали самодеятельную «Индию» — район застроек старожилов. Леон, отмахиваясь от назойливой мошкары, которая ореолом окружала голову, вдохновенно излагал своими словами содержание передовой статьи стенной газеты «Даешь плотину!». Это тоже произвело хорошее впечатление.
— Почему здесь так много бородатых? — спросил он.
— Ребята дали зарок не бриться, пока не уберут последней палатки, — немножко смущаясь, как будто это она сама подбила ребят дать такой зарок, сказала Аня.
— Молодцы. Настоящие романтики, — похвалил Леон. — Я преклоняюсь перед такими людьми.
Еще бы! Для него самого подмести комнату было настоящим подвигом. С первых шагов младенца бабушка и дедушка сдували с Леона пылинки. Он рос «вундеркиндом» — сочинял стихи, рисовал, пел. Так уж получилось, что с пеленок он готовился стать знаменитостью. Но ему не везло… Леон вымахал в рослого детину, но никто почему-то не захотел признать в нем живого гения. И он заскучал. Опускался он катастрофически быстро. Стал мелким мошенником. Единственное, что осталось у непризнанного гения, — приличный костюм, отменные манеры и прямо-таки патологическая склонность к болтовне.
— Правда? Вы так думаете? — по-детски откровенно обрадовалась Аня и даже слегка заалела от удовольствия. — А мой папа ругается. «Это пижонство, — говорит, — позор. То да се. Ишь, бородатые комсомольцы… В мое время за одну такую бороду сразу бы вытащили на собрание. Где это видано?»
— Ваш папа ретроград! — решительно заявил Леон. — Кому мешает чужая борода или усы? Неужели растительность на лице — признак недалекого ума или отсутствия полноценных убеждений?
— Вот именно! Я то же самое говорю, — поддержала Аня. — Но разве ему втолкуешь?! А у нас такие замечательные мальчишки! Вы сами увидите. Бескорыстные — раз, — Аня подняла руку и стала по очереди загибать пальцы. — Смелые — два. Начитанные — три. Самоотверженные — четыре. Веселые — пять! Я вам расскажу о них. Есть у нас один мастер, Володька Мезенцев, — симпатичнейшая личность: у него тоже бородка — шкиперская такая. Недавно в тайге пожар был: троих вытащил из огня — сам мог запросто сгореть. Смеется: да ну, ерунда, говорит, я в огне не горю. О таком поэму можно написать.