Наследник фаворитки
Шрифт:
Выбрал. Подошел к молоденькой сосенке, схватил ее двумя руками, качнул, рванул на себя. Деревце с хрустом сломалось. Алик подбежал к другому. Вокруг рос подлесок. Алик ломал одну за другой елочки, сосенки, березки, стройные, гибкие, беззащитные.
— Лес рубят — щепки летят! — весело закричал он Леону, азартно блестя глазами. — Эх, размахнись рука, раззудись плечо!
Он подбежал к березке, рванул ее. Она удержалась — лишь упрямо качнулась, и листья ее кудрявой вершины мелко задрожали. Архипасов навалился плечом, уперся ногой, но тщетно. Леон молча наблюдал за ним. Слепое бешенство овладело Аликом. Он с такой злобой
— Иди сюда, — тяжело дыша, позвал Алик Леона. — Помоги. Не дается. Мы ее все-таки одолеем.
Леон замешкался.
— Ну! — хрипло выдохнул Алик.
Они с усилием потянули деревце на себя — оно сопротивлялось. Оно боролось в последнем отчаянном усилии… И вдруг с треском рухнуло зеленой трепещущей кроной на землю.
Оба стояли бледные, огорошенные.
— Вот сволочь! — вырвалось у Алика.
Остальную часть дороги он угрюмо молчал. Еще издали они услышали звуки, напоминающие далекие раскаты грома.
— Лес валят, — прислушиваясь, пояснил Леон.
Они вышли на широкую просеку, по которой тракторы тащили спиленные хлысты. Когда дошли до участка, гул прекратился.
Рабочих они нашли у небольшого, наспех сколоченного сарайчика — котловарки, сидящими на грубых скамьях за необструганным столом. Люди не спеша обедали.
— Здравствуйте, — разом поздоровались оба подошедших.
Алик понял, что рядом с Леоном здесь, перед этими рабочими, он уже не может быть ни представителем главка, ни корреспондентом, ни чертом, ни дьяволом. Он тот, кто есть, и никто иной, весь перед ними как на ладони, и было бы нелепо затевать какой-либо спектакль.
— День добрый, коли не шутишь, — насмешливо ответил кто-то за всех. Леона знали, а второго и узнавать нечего — все и так ясно, без слов, с первого взгляда.
Десятник — парень с приятным смуглым лицом обратился к Леону:
— Если трудиться — милости просим к столу.
— Да нет, спасибо, — отказался Леон и сглотнул слюнки. — Мы уже пообедали. Вот товарища своего разыскивает, — кивнул он в сторону Алика.
И тут рассеянный эстет увидел, что стоит рядом с колодой, заслоняя ее от Алика, сплошь залитой свежей кровью. И сам он едва не стоял в луже крови. Леон крупно вздрогнул и невольно сделал шаг назад, толкнув при этом Архипасова. Лицо его покрыла бледность. Чувствительная душа не вынесла столь ужасного зрелища.
— Что это? Откуда? — растерянно бормотал он.
Рабочие насмешливо смотрели на пришельцев. Алик тоже забеспокоился.
— Ничего, пустяки, — сказал все тот же цыганистый парень, и пришедшие уловили что-то нехорошее в его голосе и взгляде — острое, неприкрытое пренебрежение и насмешку. — Мы тут одному лодырю ухо отрубили. Работать не хотел. Пришлось его маненько проучить.
Лесорубы невозмутимо продолжали жевать. Алик и Леон невольно попятились.
— Визжал, бедный, как поросенок, — улыбчиво продолжал десятник. — На коленки падал, валялся. Но сколько ж можно? А сейчас в лес побег, дурачок, плакать.
— Кажется, Барсуковым кличут. Не вам ли товарищ?
Алик и Леон сделали по шагу назад. Алик натянуто улыбался. Леон остолбенел и с усилием сдерживал себя, чтобы не припустить прочь, подальше от этого страшного места. В дверях котловарки появилась хрупкая миловидная женщина средних лет.
— Вы не имеете права! — наконец с трудом выдавил Алик и оглянулся, чтобы, в случае чего, дать стрекача. С них хватит — чего доброго, и ему заодно с шелудивым проводником отрубят ухо. Ишь уставились. И глазом не моргнут.
— Почему же не имеем? — невозмутимо возразил парень. — Имеем. Голосовали даже. Профсоюзы и администрация тоже дали согласие. Так что все на законном основании. Не подкопаешься.
— Хватит тебе, Васильич, стращать, — укоризненно сказала женщина. — Вишь, прямо-таки обомлели, бедные. Это кур мы резали, — объяснила она. — Не бойтесь.
Рабочие негромко посмеялись и снова застучали ложками. Парень-десятник, хмыкнув, указал на пришедших:
— Ведь поверили, черти. У них нос в табаке — потому и поверили. Чего я, хоть убейте, не понимаю, так эту шатию. Из каких таких соображений они норовят, наподобие зайца, дуриком по жизни прокатить? Ведь никакого в этом удовольствия. Одни неприятности. С ума сойти можно. Я еще удивляюсь, на них глядя, как они совсем не одичали. Нет, смотрите-ка, все ж таки к людям жмутся. Как бродячие псы. Прогнать их — рука не поднимется. Какие ни есть, а люди…
Леон, словно бы это и не о нем речь, с вожделением поглядывал на стол. «Вот подлец, мокрица!» — выругал его про себя Алик, ожидавший, что Леон на правах хозяина возразит десятнику. «Всю дорогу болтал черт знает о чем. А когда надо, и слова не молвит — будто язык проглотил».
— Вы полегче! — кокетливо сказал Алик. А то еще, упаси бог, сочтут его тон дерзким. — Вы не знаете, с кем имеете дело!
— А с кем? — засмеялся десятник. — А вдруг и впрямь не знаю? Может, ты премьер какой-нибудь иностранной державы, а вон тот, знакомый нам лодырь, президент? А мы тут нате вам, расселись, суп с курицей хлебаем и даже не почтили гостей вставанием. — Он положил ложку на стол, отодвинул миску, поднялся и решительно подошел к Алику.
Тот был совершенно не готов к этому и растерялся. Десятник приблизился почти вплотную, стал напротив, расставил ноги и засмеялся Алику прямо в лицо:
— Так и быть, давайте представимся. Фамилия моя Смирнов, имя-отчество — Петр Григорьевич. Профессия — лесоруб. Я был моложе тебя, когда на фронте улыбался в лицо смерти. А теперь сам спрошу: ну а кто же ты такой?
Алик видел, что десятник перестал шутить, хотя по-прежнему улыбался. Темные глаза его еще больше потемнели, к их уголкам сбежались ниточки морщин.
Прямо перед собой Алик видел матово-смуглую кожу, родинку на шее, тонко вздрагивающие крылья чужого носа. Это была критическая минута, и Алик посчитал за благо не связываться с десятником.
— Да ну вас! — обиженно махнул он рукой, отступая.
— То-то же! — покачал головой лесоруб, презрительно глянув на обоих пришедших. — А то, смотрите, какой шустрик объявился: «Вы не знаете, с кем имеете дело…» Знаю, — веско сказал он. — Это всем лодырям лодырь. Леон Кобыльский. Непревзойденный тунеядец. И откуда он свалился на нашу голову? Я бы тому товарищу из оргнабора, который его нам подсунул, лично сказал бы пару хороших слов. С ним прибыло еще три экземпляра выдающихся шалопаев. Одного мы, кажется, перевоспитали. И вот, не сойти мне с этого места, прибыло пополнение. Да еще, смотрите-ка, с норовом. Он мне на шею садится, да еще ты, говорит, полегче…