Наследник из Сиама
Шрифт:
– Жалко старика Бубнова, он просто убит горем…
– Жалко? Есть одно «но», и очень весомое: Ирака от нормальных людей отделяет его прошлое, далеко не почетное. В свою бытность он никого не жалел. Бубнов вор, грабитель, все, что ты видела в его доме, – за чужой счет. Я уверен, что и жизни он крал, может, сам и не марался, но приказы убить отдавал. А нам устроил какое шоу! Нельзя было у ЗАГСа все объяснить и попросить о помощи? Что ты! Это был бы не Амиран-Ирак, он привык заставлять, подчинять, указывая на дистанцию: он властелин, остальные – вассалы. Так что, София,
– И твоего кипения, – заметила она, улыбаясь.
В сущности, профессия Артема исключает жалостливость, потому что никогда он не бывает уверен, кто именно стоит перед ним: ангел во плоти или дьявольское отродье. На то он и фанат своего дела, профессионал с большой буквы и ее муж – второй по счету, но других больше не будет. София громко поцеловала свои пальцы и приложила их к щеке Артема, он мгновенно перехватил ее руку, в ответ поцеловал пальцы и отпустил. Реакция у него, конечно, на уровне скорости света.
– Слушай, Артем, ты не заметил… наш Вовка какой-то не такой.
– В смысле? Что значит – не такой?
– Не знаю, как объяснить… Глаза у него грустные.
– Не-а, не заметил. Не переживай, если у него что-то не так, я первый узнаю. Ты голодная, давай заедем по дороге и поедим? – предложил Артем.
– Я два банана съела, а вот ты наверняка голоден как волк.
– Ну, я-то потерплю, мама там наготовила на полк.
– И я потерплю. Короче, шеф, гони в деревню.
Устроившись поудобней – полулежа, но чтобы ветер попадал в лицо, София вернулась…
– Ваше сиятельство… – сладко закурлыкал Зыбин, извергая белые паровые клубы, будто Змей Горыныч, к счастью, не огненные.
– Добрый день, Виссарион Фомич, – бросила Марго, обойдя его и остановившись в двух шагах от проруби. В данную минуту ее занимал не начальник следственных дел, а страшное зрелище. – Что это тут у вас? Боже мой… Женщина… вмерзла в прорубь… В ее спине нож!
– Мы как раз собирались извлекать даму, – сказал Кирсанов.
Он не предложил Марго отойти в сторонку (или вернуться в экипаж) – лишь бы не смотреть на извлечение несчастной из проруби, от этого дамы умереть могут, а не только в обморок упасть. Нет, Кирсанов знал графиню, у которой не было привычки экзальтированно заламывать руки и падать в глупые обмороки, он указал ее сиятельству на одну деталь, вторично присев на корточки возле трупа:
– Взгляните, ваше сиятельство, на ребре ладони у нее шрам.
Графиня тоже присела – ей было глубоко безразлично, что ее поведение слишком вольно. Вынув руку в лайковой перчатке из меховой муфты, она провела указательным пальцем по воздуху вдоль ребра ладони мертвой дамы от мизинца до запястья, одновременно произнеся:
– Какой ровный разрез… аккуратный… тонкий… ни одного изгиба…
– Совершенно верно вы заметили, – сказал Кирсанов. – Она поранилась весьма острым предметом с тончайшим лезвием. Однако рану получила давно. Очень давно. Не два, не пять и не десять лет назад, а значительно больше.
Он выпрямился и протянул руку Марго.
– Неужели? – поднялась и она, опираясь
Разумеется, в ранах, особенно давнишних, графиня ничего не понимала, Кирсанов посчитал своим долгом просветить светскую даму:
– Раны, нанесенные тонко заточенными предметами, например бритвой, заживают долго, шрамы остаются на всю жизнь. Но в данном случае…
Почему-то он не закончил мысль, и Марго, охочая до всякого рода непонятностей, которые край как надо сделать понятными, сжала его руку, возвращая молодого человека из задумчивости:
– Что? Что не так, господин Кирсанов? Скажите же!
– Простите, я покуда не могу объяснить, надобно подумать.
– А знаете ли, господа, – подал голос Зыбин, – преступников было не менее двух. Согласитесь, даме нечего делать у проруби, тем паче ночью. Вряд ли пришла она сюда по собственному почину – что ей тут делать, вдали от берега? Кстати, мужики говорили – вчерась ввечеру трупа не было, стало быть, кинули даму в прорубь ночью-с.
– Эй, любезные! – обратился к мужикам Кирсанов. – Начинайте.
Ему, Марго и Зыбину пришлось попятиться на несколько шагов, так как трое мужиков окружили тело и ударили железными кольями в замерзшую полынью. В разные стороны полетели осколки льда, а вскоре – и брызги.
– Итак, раз женщину привезли насильно… – наблюдая за работой мужиков, произнесла Марго. – Отчего ж не связали? Чтобы не сопротивлялась?
– Ее вначале зарезали, ваше сиятельство, опосля привезли сюда, – сказал Зыбин. – На льду имеются пятна крови, однако совсем немного, что и дает право предположить: ее несли с ножом в спине. Преступники думали, она мертва, а мертвую-то зачем связывать? Да и с ножом в спине далеко не убежишь.
Довольно скоро мужики освободили прорубь от льда, вычерпывая его ковшом, но не так-то просто оказалось вытянуть женщину.
– Примерзла-с, – сообразил сыщик Пискунов, препротивнейшая рожа на тонкой шее, но усерден и потому необходим Зыбину. – Оне-с мокрой были, а ночью морозец знатный… Надобно-с поддеть трупик-с… ломиком, ломиком…
Виссарион Фомич кинул в него красноречивый взгляд, запрещающий лезть с советами. Пискунов срочно ретировался за спины благородных особ и более не проронил ни слова, лишь поглаживал тонкие усики с загнутыми по-дурацки кверху концами да поглядывал маленькими глазенками на говоривших. Он очень дорожил местом в следствии, посему два правила соблюдал неукоснительно: усердие и преданность начальству. Тем временем Зыбин посоветовал мужикам:
– Подрубите лед под мадамой, перевезем в участок прямо со льдом – дольше протянет в мертвецкой. Полагаю, ее уж родственники ищут. Господин Кирсанов, дайте-ка объявление в газеты…
И вдруг замер, выпятив толстые губы и поглаживая выступающий живот. Все ждали конца его фразы, а Виссарион Фомич лишь хмурил лоб, впечатление такое, будто забыл, как произносятся слова, и вспоминал их. Даже Марго уже знала, что Зыбин не просто так обрывает фразу, главное – сейчас не мешать ему расспросами. Однако он так же внезапно, как только что впал в ступор, вышел из него, прикрикнув на мужиков: