Наследник, которому по...
Шрифт:
В общем, причина для сеанса медитации у меня была веская.
Но с самого начала с медитацией не заладилось, потому что Сирахерама принялся тут же рвать на себе волосы во всех местах и причитать. Хорошо ещё, что кроме меня его никто не слышал.
– Ну что пропало? – зевнув, спросил я, хмуро глядя на того с пола, где удобно устроился, положив под голову тренировочную лапу.
– Ко мне приходили, – простонал тот.
– И чего хотели? – поинтересовался я, не видя пока особых причин для тревоги.
– Это были аристократы и они
– Ну и? Мы же обговаривали этот вариант, – продолжая лежать, я завёл обе ладони под голову, чтобы было удобнее следить за метаниями сенсея, – шлёшь их всех за дальние горы и зелёные помидоры, говоришь, что не берёшь больше одного ученика за раз… вернее уже двух учеников.
– Что? – резко повернулся тот ко мне.
– А я что, не говорил тебе? – я прокрутил в голове события прошедших дней и понял, что действительно забыл Сирахераму предупредить, что теперь он официально тренирует и мою невесту, – в общем, если кратко, то у меня теперь невеста и ты её тренируешь тоже.
– Всё пропало! – тут же запричитал тот снова, падая на колени и закрывая лицо ладонями.
– Да ничего не пропало, – я, для удобства, повернулся на бок, – мы же с невестой как бы две половинки одного целого, ну по всем этим понятиям о семье – ячейке общества и тому подобном. Вот и говори, что невесте можно – великий мастер Чхарёк дозволяет. Но вот всем остальным ни-ни.
– Дрейк, – тихо прошептал Степан, отнимая ладони от лица, – если бы ты знал, какие деньги мне предлагали.
Я только вздохнул, затем наставительно произнёс:
– Дорогой мой, какие бы они ни были, эти деньги, ты их никогда не сможешь получить, единственный вариант, взять авансом и свалить в голубую даль. Но тогда тебя будут искать, а жить всю жизнь в страхе быть пойманным, такое себе удовольствие. Впрочем, если инсценировать твою смерть…
Тут я с некоторым интересом оглядел побледневшего бурята:
– То можно что-то выкружить. Правда, остаётся вопрос с легализацией на новом месте, если только ты не планируешь свалить в какое-нибудь племя Тумба-Юмба, где из документов только татуировки на жопе.
– Нет, – помотал тот головой, – точно нет, никуда я сваливать не хочу.
– А придётся, – ответил я, – но потом, лет через десять, когда завершиться моё ученичество. Но там скажем, что тебя призывает к себе великий учитель обратно в горы и ты по-тихому переберёшься в места потише, где тебя никто не узнает.
– И зачем я во всё это ввязался?
Вопрос, как по мне, был риторический. При том, что ввязался Степан в это вполне самостоятельно, решив срубить бабла на очередном липовом боевом искусстве. Поэтому мне его было совершенно не жаль. Мне в принципе никого было не жаль. Меня еще в детстве научили, что жалеть нельзя. Ведь родился я, будущий чемпион, архимаг и император, в самых помойных трущобах самого помойного города империи.
В пять лет у меня уже было погоняло – «Крыса». Вполне подходящее, честно признаю,
Да… хорошее было времечко, до сих пор с ностальгией вспоминаю каждый срезанный в толпе кошель и каждый спиз… стащенный у стражников кинжал.
Тогда, ведь, и корочка хлеба была за лакомство. Какой хамон, какая фуагра, грызёшь заплесневелую корку своими молочными зубами и жмуришься от того, как это вкусно. А за сдобную булочку я и вовсе убить мог. Впрочем, там где я тогда жил, мог означало – делал. Потому что там приходилось делать всё, что можешь, только чтобы выжить.
– Ну хватит, – я снова лёг на спину, сложил руки на животе и прикрыл глаза, – десять лет у нас есть, а там видно будет, что раньше времени переживать. Ты помедитируй, лучше, как я, всяко будет полезней.
Я услышал снова тяжёлый вздох, а затем, чуть приоткрыв один глаз, увидел, что Сирахерама, последовав моему примеру, прилёг у стены, прижав к себе и приобняв макивару. Через минуту он уже дрых, чуть посвистывая во сне и забавно шевеля при этом губами. Видно пересчитывал те горы денег, что ему предлагали аристократы. Всё-таки, жадный он, конечно. А жадность, бывает, толкает людей на глупые поступки. Ну да ладно, за этим я прослежу, чтобы жажда наживы в нём не перевесила чувство самосохранения.
С этими мыслями я и заснул.
– Ты променял меня на неё?!
Я посмотрел на Веронику, что яростно тыкала пальцем в сторону Анюры которая чуть сместилась мне за спину, не желая вступать в прямую конфронтацию с аристократкой, почесал задумчиво затылок, затем ответил:
– Нет.
Мой ответ ввёл её в некоторую растерянность, но почти мгновенно собравшись она снова, зло сощурившись, произнесла:
– Хочешь сказать, она не твоя невеста?
– Моя, – кивнул я.
– Ну значит ты променял меня на неё! – припечатала гневно девушка.
– Нет, – покачал я головой в ответ, – ты же не была моей невестой, поэтому я тебя ни на кого не менял.
– Ах, вот как ты заговорил! – взвилась Казимирова, – и это после того, сколько я для тебя сделала?… То есть, готова была сделать!?
– Николя, – со скукой произнёс я, покосившись на своего телохранителя, – девушке надо остыть. Будь добр, прогуляйся с ней на улицу, там как раз свежо и приятная прохлада.
– Не трогай меня, ты, питекантроп! – тут же завопила Вероника, но Валуа, подхватил её словно пушинку, закидывая на плечо, и понёс под аккомпанемент девичьих воплей в сторону лестницы.
– А ничего что она аристократка? – осторожно поинтересовалась Анюра, с опаской провожая брыкающуюся на плече у бодигарда шестиклассницу.
– Нормально, – ответил я, – мы же её не унижаем, а вежливо выносим.
– Слушай, Дрейк, – Светлова замялась, затем взглянула мне в глаза, – тут такое дело, мне пришлось сказать отцу о нас.