Шрифт:
Пролог
Гумилькундский раджа лежал при смерти.
Хотя еще утром он, по обыкновению, вышел из дворца, чтобы пройтись по полям, в которые его неусыпными заботами превратилась раньше не знавшая плуга равнина, и посетить рынки, возникшие благодаря его щедрости. Рука убийцы поразила правителя, когда он шел пешком по улицам своего города, окруженный верноподданными. Злодей даже не пытался бежать, но смертельно раненный повелитель не велел трогать его, и преступника отвели в тюрьму. Дорогой злоумышленник проговорил только:
— Раджа был феринджи (англичанин). Он хотел искоренить нашу религию и наши обычаи, хотел отдать нас во власть иностранцам.
Служители раджи, плача и охая, перевязали,
Когда было сделано все, что может сделать наука и привязанность окружающих, раджа попросил оставить его одного. Покушение было утром, а теперь наступал вечер. Лучи заходящего солнца, падая через небольшие стекла в мраморной резьбе окон, словно бы усыпали каменный пол драгоценными каменьями, а среди комнаты высоко бил фонтан. Укутанный в роскошные шали и обложенный подушками, правитель лежал на арабском ковре. Несмотря на отпечаток страдания, лицо его сохранило красоту и величавость, черты поражали благородством.
Возле умирающего стоял тюрбан, украшенный драгоценными камнями, а на лакированном подносе — золотой кубок, алебастровая шкатулочка и серебряный колокольчик.
Грустно улыбаясь, гумилькундский властелин протянул руку к кубку, но не смог поднести его к губам и позвонил. Тотчас вошел один из слуг, толпившихся у дверей.
— Хусани, позови Чундер-Синга.
Минуту спустя к радже подошел высокий мужчина в белой одежде и красном тюрбане. Он опустил голову, чтобы скрыть полные слез глаза.
— Наконец господин позвал меня! — слегка упрекнул вошедший.
— Я устал. Дай мне пить.
Чундер-Синг приподнял раджу и поднес к губам своего господина кубок.
— Почему это не эликсир жизни? — пробормотал он сквозь слезы.
— Твои слова заставляют меня вспомнить о прошедшем, — грустно улыбнулся в ответ раджа. — Эликсир жизни! Помнишь, как мы в молодости выискивали в древних арабских рукописях секрет его приготовления? Мы желали прожить не один век, используя опыт во благо человечества. Мечтали создать новое счастливое общество, где царило бы правосудие.
— Да, это были мечты! — вздохнул Чундер-Синг. — Но желал бы я еще раз помечтать так.
— Ты говоришь — мечты? — повторил умирающий. — Мы оба знаем, что бессмертны. Зачем же после этого эликсир жизни? Если я умру видимой смертью и завтра вы отнесете мое тело на костер, я тем не менее буду жить…
— Но не с нами! — воскликнул Чундер-Синг, падая ниц на мраморный пол.
Голос раджи вывел его из оцепенения.
— Ты ошибаешься! Встань, и я тебе скажу нечто, что заставит тебя подпрыгнуть от радости. Я думал, что это существование будет для меня последним, так как я мудро прожил: побеждал похоть и страсти и работал на общее благо, не ища награды. Два года назад незримые существа сказали мне: «Брат, дверь открыта». — «А народ мой войдет в нее вместе со мной?» — спросил я. На мольбу не последовало ответа, небо не разверзлось. Но однажды я услышал, как незнакомый голос произнес слово жертва. Я ужаснулся. Прошло несколько дней и ночей. «Довольно, — воскликнул я наконец, — я согласен перенести еще одно существование в этом мире, лишь бы мой народ жил!»
Чундер-Синг содрогнулся.
— Выслушай меня до конца. За морями, на далеком острове, откуда вышел мой дед, живет молодой человек, считающий своей родиной Запад, но в его жилах течет наша кровь. В него-то мне приказано вселиться, чтобы в его образе вернуться в мой город, к моему народу. Когда я закрою глаза и это тело обратится в пепел, поезжай за этим молодым человеком и будь ему верным другом, как был мне.
— Но как узнать его?
— По знаку, который укажет моего наследника. Завещание хранится в Англии, и в нем ты найдешь все необходимые указания. Пойми меня: пока этот молодой человек будет жить в своей стране с родными, ты не должен открывать ему ничего. Но когда он решится приехать сюда, ты станешь его слугой и опорой… Возьми эту шкатулку — в ней золото и мои наставления… Позвони три раза в колокольчик.
Чундер-Синг повиновался. Комната наполнилась плачущими слугами. Но лишь раджа поднял руку, воцарилось молчание, и все пали ниц, готовясь выслушать последние слова повелителя.
— Дети мои, — начал он едва слышно, — высшая власть, творящая свою волю на небе и на земле, велит мне покинуть вас на некоторое время. Но я вернусь. До тех пор вами будут управлять главные начальники страны. В затруднительных случаях им поможет английский резидент, с которым я виделся сегодня. Будьте все свидетелями, что я передаю эту шкатулочку моему верному министру Чундер-Сингу. Хусани, мой носильщик, сохранит золотой кубок и тюрбан. Я обо всех вас вспомнил в своем завещании. Мое желание — чтобы дворец содержался в обычном порядке до возвращения вашего повелителя. Прощайте, мои верные слуги! Благодарю вас за привязанность. Жить мне осталось недолго. Прошу вас, из любви ко мне, удалиться в тишине.
Подавленные рыдания были единственным ответом. Один за другим все вышли из комнаты, бросая последний, полный обожания взгляд на умирающего. Около повелителя остались только Чундер-Синг, молочный брат раджи, и Хусани.
Переводя нежный взор с одного на другого, раджа прошептал:
— Чундер скажет все моему Хусани.
И нить жизни прервалась.
I. Наследник
В то время когда умирал раджа Гумилькунда по имени Биражэ Пирта Рай, в хорошеньком домике на берегу Темзы, близ одного из главных городов графства, жила вдова с сыном. М-с Грегори была не стара и сохранила следы былой красоты. Ее сыну Тому только что исполнился двадцать один год. Это семейство оставалось загадкой для соседей. Том гибкостью стана, смуглой кожей, большими черными глазами походил на уроженца Востока и совершенно не был похож на мать — полную, спокойную и покладистую блондинку.
Поговаривали, что в прошлом этих людей есть какая-то тайна. Между тем все знали, что м-с Грегори воспитал в Индии дед, сэр Антон Брэсебридж, один из тех знаменитых генералов, военные таланты и политический гений которых создали обширную империю, охватывающую теперь весь Индостан. Ее отец в свою очередь отличился на службе Индийской компании, а муж, капитан Грегори, пал в одном из тех походов против туземцев, которые остались незамеченными в Англии. Никто не допытывался о деталях ввиду видимого нежелания м-с Грегори говорить об этом. Подобная сдержанность особенно бросалась в глаза, поскольку обычно вдова была очень общительна и даже становилась болтливой, если речь шла о ее Томе, о хозяйстве или чужих делах. И лишь когда заходил разговор об Индии, губы ее смыкались. Но эта женщина была очень приятной соседкой и давала прелестные вечера, поэтому все принимали приглашения и не ворошили ее прошлое.
Прибытие в Сёрбитоун генерала сэра Вильфрида Эльтона с семейством стало новым поводом для разговоров. Открылось, что Эльтоны и Брэсебриджи — давние друзья, и все ждали какой-нибудь новой информации. Однако надежды не сбылись: генералу некогда было сплетничать; леди Эльтон, добрая и застенчивая дама, вся поглощенная семейной жизнью, сошлась с одной только м-с Грегори, а юные дочери четы Эльтон или ничего не знали, или не хотели ничего говорить.
Здесь начинается наша история.
Том Грегори, достигший как раз в это время совершеннолетия, стал именно таким, каким обещал быть с детства. Он был очень красив, но в нем не было ничего англосаксонского. Воспитание молодой человек получил превосходное. По совету друзей и особенно старика м-ра Черри, поверенного в делах трех поколений Брэсебриджей, м-с Грегори отправила сына в Итон, а затем в Оксфорд, где он блистательно окончил курс. Предполагали, что издержки на дорогое воспитание должны были несколько расстроить состояние вдовы, а Том между тем отказался выбрать одну из профессий, считавшихся тогда единственными достойными джентльмена: он не стал ни священником, ни офицером, ни юристом. И мать не протестовала.