Наследник Робинзона

Лори Андре

Десять минут спустя господин Глоаген стоял уже у окошечка правления почтового пароходства и справлялся, скоро ли можно ожидать отправления во Францию.

— Отправления во Францию? — повторил за ним молодой служащий, выглядывая в окошечко, — не ранее двадцать восьмого числа текущего месяца, милостивый государь, то есть через девятнадцать дней.

— А в один из азиатских портов, в Сингапур, например, или в Шанхай?

— В Сингапур пароход отправляется восемнадцатого числа, то есть через девять дней, а в Шанхай пакетбот из Калькутты «Декан» отправился только вчера и другого не будет раньше, как через две недели.

— Благодарю вас, — сказал господин Глоаген, —

но нет ли еще какого-нибудь пакетбота, который отправлялся бы немедленно отсюда?

— Нет, милостивый государь, такого нет! — ответил молодой служащий.

Господин Глоаген вышел, чрезвычайно огорченный этой неудачей. Чем труднее было уехать из Сайгона, тем этот отъезд казался ему необходимее. Как, в самом деле, ждать девятнадцать, пятнадцать и даже девять дней, когда ежеминутно может случиться непоправимое несчастье, когда невидимая, страшная опасность висит над головой Флоренс, Чандоса и даже Поля-Луи. От одной мысли об этом кровь у него стыла в жилах, но что было делать? Что предпринять?

И погруженный в эти невеселые размышления, он брел уныло вперед, вдоль набережной реки, не видя и не замечая никого и ничего в этой оживленной беспрерывно движущейся толпе прохожих.

Вдруг довольно сильный толчок заставил его очнуться.

— Разиня!.. надо смотреть, куда идешь! — крикнул чей-то густой раздраженный голос.

Дело в том, что господин Глоаген, погруженный в задумчивость, натолкнулся прямо на какого-то морского офицера, шедшего навстречу, и чуть было не стукнулся с ним лбом, что непременно случилось бы, не остерегись тот вовремя. Пробужденный этим строгим окликом, господин Глоаген поднял глаза и увидел перед собой человека лет пятидесяти, с седыми бакенбардами и красным цветом кожи, живого, энергичного, с горделивой осанкой и добрыми глазами, в обычной форме командира военного судна. И вдруг у обоих встречных почти разом вырвалось восклицание:

— Глоаген!

— Мокарю!

— Так это ты так со всего размаха налетаешь на людей!

— А ты так облаиваешь прохожих, как цепная дворняга!

— Эх, черт! Вот кого я не думал встретить в Кохинхине!

— Да, все на свете бывает, милый друг!

И друзья обнялись и расцеловались. Старые школьные товарищи, они до сих пор сохранили самые дружеские и сердечные отношения, хотя и встречались лишь изредка. Господин Глоаген сидел, зарывшись в свои книги, безвыездно в Нанте, а в последние годы в Париже, а Мокарю почти постоянно находился в море. Но время от времени последний наведывался в Нант и в Париж и тогда всякий раз заглядывал к старому товарищу, и в эти памятные встречи они обедали или ужинали вместе, где-нибудь в хорошем ресторане, и далеко за полночь беседовали по душам, обменивались новостями, воскрешали воспоминания, строили планы на будущее, а затем расставались снова на три-четыре года и даже более. И вот случай их снова столкнул, и при столь непредвиденных обстоятельствах. Друзья разговорились и, как и следовало ожидать, господин Глоаген рассказал капитану о трагическом стечении обстоятельств, побудившем его приехать в Сайгон и теперь принуждавшем его покинуть этот город возможно скорее, рассказал также и о своей неудаче и своем глубоком огорчении и затруднении по этому поводу.

— Я не вижу другого средства помочь твоему горю, — сказал капитан Мокарю, — как только предложить тебе и всей твоей компании сесть на мой фрегат и совершить плавание вместе со мной. Это, конечно, не совсем законно, так как казенные суда не имеют права принимать пассажиров и предназначаются только для должностных лиц, находящихся на государственной службе, военной или гражданской, но с твоими заслугами в области

науки, с твоими трудами, одобренными академией, ты имеешь полное основание считаться государственным деятелем… Пусть меня черти возьмут, если по прибытии в Тулон мы не сумеем уладить это дело с морским министром! В крайнем случае, вам придется уплатить штраф.

Но что сам он рисковал при этом своей службой, об этом капитан Мокарю не упомянул ни слова.

— В самом деле? Неужели ты согласишься принять всех нас на твой фрегат? — спросил господин Глоаген, глубоко тронутый этим великодушным предложением своего друга.

— И с величайшей радостью! Помнишь, это была наша давнишняя мечта — провести вместе несколько месяцев, так оно и будет теперь, потому что я должен тебя предупредить, что «Юноне» приказано обойти мыс Горн с заходом на Маркизы, Таити и, быть может, на остров Святой Пасхи.

— Неужели! На острове Святой Пасхи есть замечательнейшие древности! — радостно воскликнул археолог. — Знаменитые идолы, вот было бы любопытно их повидать! Через мыс Горн, это, конечно, дальнее путешествие, но ведь у нас нет выбора, а между тем нам необходимо немедленно покинуть Сайгон!.. Благодарю сердечно еще раз!

— А сколько вас всех-то?

— Семь человек, считая в том числе и старого преданного солдата, который, вероятно, не захочет расстаться с нами.

— Ну, так знай, мы уходим завтра. Если хотите, можете сегодня же перебираться ко мне на судно. Через два часа я пришлю вам шлюпку и сам устрою вас на «Юноне». Где вы остановились здесь?

— В гостинице «Тайванг».

— Прекрасно, значит, это дело решенное?

— Да, конечно!

— Так через два часа я пришлю своих матросов за вами и за вашими вещами!

Затем товарищи пожали друг другу руки и разошлись. Господин Глоаген вернулся чрезвычайно довольный и счастливый в свою гостиницу, а капитан Мокарю отправился побродить по улицам Сайгона.

Мистрис О'Моллой была, конечно, очень рада, узнав, что они могут покинуть город раньше даже, чем она могла ожидать, а Чандос шумно выразил свой восторг по тому случаю, что они совершат длинное путешествие на военном корабле. Майор, конечно, не имел ничего против, да и не мог иметь, раз госпожа О'Моллой была довольна. Поль-Луи и Флоренс приняли перспективу провести пять-шесть месяцев в море без особого огорчения, но и без особого увлечения.

Результатом последнего печального приключения явилась какая-то новая тесная связь между кузеном и кузиной. Их отношения, натянутые и холодные в Калькутте и даже на «Декане», теперь вдруг стали теплыми и дружескими. Флоренс, расставшись с пустой и чопорной светской средой, в которой она до тех пор вращалась, бессознательно дала волю своим лучшим чувствам и побуждениям, а ее самоотверженность и спокойствие в момент страшной опасности и близкой гибели невольно вызвали восхищение в душе Поля-Луи. Она же, со своей стороны, рассуждала так: «Ведь он прекрасно мог доплыть один до берега и не идти навстречу верной смерти вместе со мной», и чувство искренней, трогательной признательности к молодому человеку невольно пробудилось в сердце Флоренс.

В шесть часов вечера воздух огласился приятными звуками военной музыки, игравшей под открытым небом прекрасные арии из «Роберта Дьявола», доносившиеся и до гостиницы «Тайванг». То был шестой полк морской пехоты, прощавшийся с обитателями Сайгона, так как в девять часов после зари полк должен был сесть на фрегат, чтобы отправиться в дальний путь.

— Почему бы и нам не пойти на стрелку Лежень и не посмотреть сайгонский бомонд? — предложила Флорри. — У нас еще есть время, тем более, что весь наш багаж уложен и готов.