Наследник Седьмой Марки
Шрифт:
А у таких, как Никита, все, оказывается, было по-другому. Называясь магами, они фактически ими не являлись — все их силы запирала духовная печать Экзархата. Мера жестокая, но, нельзя не признать, оправданная. Человек в пятнадцать или шестнадцать лет вдруг пробуждает в себе дар, а что это и как им управлять, не имеет не малейшего представления. Рядом нет родни, которая направит и подскажет. Конечно, такой человек опасен — и для себя, и для других.
— М-м-м. Ясно, — проговорил Ян. — Никита, а ты мне это зачем все рассказал?
Не
Сын кузнеца сразу замялся, глазами забегал, но признал:
— Мне помощь нужна. С учебой. Ты знаешь теорию и практику. И с тобой можно разговаривать. В смысле, не опасаясь оскорбить и все такое.
— И ты хочешь?..
— Чтобы ты объяснил мне теорию. Натаскал.
— И я за это получу?..
Никита смущенно пожал плечами, он не представлял, что может предложить мещанин марочному барону.
— Верность, — подсказал Ян ему тогда. — Твою верность.
— Ты в слуги меня решил записать, что ли? — возмутился Никита.
Все-таки кузнецы, а значит, и их дети, самые большие вольнодумцы в деревнях. Любой селянин за возможность сделаться слугой барона был готов себе палец отгрызть. А этот — оскорбился.
— Одеваться и обуваться я умею самостоятельно. Готовить тебя научить… — Эссен критически оглядел своего соученика, — вряд ли получится. Кучер уже есть. А вот загонщик из тебя получится неплохой.
— Кто? Загонщик? Вы, господин барон, ничего не перепутали? Это Львов, а не пограничная Марка! На кой ляд тебе здесь загонщик?
Так, как Эссены, как и прочие марочные бароны, были, по сути, охотниками, периодически им требовались загонщики. Как правило, их набирали из жителей окрестных деревень, расплачиваясь за службу небольшой долей добычи или оговоренным заранее денежным призом. Задачи у загонщиков были весьма простыми — выступать отвлекающим фактором во время походов за Пелену. Несмотря на высокий риск, жители пограничных марок считали такую службу почетной.
— Значит, по существу вопроса других возражений нет?
Ян размышлял так. Охотник может работать один, но не всегда. Бывают такие моменты, когда нужно оказаться сразу в двух, а то и в трех местах. В одиночку этого не провернуть, а с помощником — шансов побольше. Здесь же, столкнувшись с тем, что, как он полагал, осталось на границе с Геенной, юноша решил, что без дополнительных рук, ног или глаз ему не обойтись. Кто-то должен собирать слухи, кто-то — прикрывать спину. На роль последнего сын кузнеца с его изрядной физической силой вполне тянул.
— Правильно люди говорят: когда заключаешь договор с дворянином — пересчитай пальцы! — буркнул Никита.
Яна это замечание неприятно задело.
— Эссены никогда не обманывают! Мы всегда соблюдаем условия договора! И честно говорим тем, кто работает с нами, о степени опасности.
— Тогда и расскажи, зачем тебе понадобился загонщик в Гимнасии?
«А он не так прост, как пытается выглядеть! — подумал юный барон. — Фактически, сам вытянул меня на откровенность!»
— Справедливо. Но не сейчас. Еще рано о чем-то говорить.
— А потом может стать поздно, — возразил Никита. — Посчитаешь, что я тебе уже должен, и…
— Нет, этого не будет. Слушай, давай на этом сегодня закончим? Еще нет никакого договора, тем более — вассального. Что до твоей учебы… Попробуй выписать на один лист все, чего не понимаешь, завтра разберем.
Больше в этот день ничего примечательного не случилось. Были еще занятия по Слову Божьему, которые вел худой безбородый семинарист, который, судя по скептическому выражению лица, был уверен, что свет Господень в души здешней публики не изольется, даже если сам Иисус войдет в аудиторию, отчего и разборы Послания вел без души и огня.
Был урок фехтования, на котором наставник-испанец по имени Эдуардо Руис Суарес пытался затащить Яна в круг, чтобы проверить его навыки оружного боя — где-то он слышал, что марочные бароны создали свою школу фехтования. Кое-какие особые финты и удары у Эссенов, разумеется, были, однако Ян не собирался показывать их ради удовлетворения любопытства учителя. Вместо этого он продемонстрировал классические стойки и довольно шаблонные удары, чем, кажется, весьма разочаровал почтенного мастера.
С Олельковичем и его присными стычек не было, и уже к четырем часам после полудни Ян подсадил сестру в коляску и покатил домой. Одновременно с этим осознав вдруг, что впервые, пусть даже в мыслях, назвал поместье Коваля домом, а не, скажем, пристанищем.
София всю дорогу увлеченно щебетала, рассказывая, как прошел ее день. Уже через десять минут повествования юноша потерял его нить, не вполне понимая, почему Машка — тупая кобыла, а Есеня — зазнайка, но все же неглупая девчонка.
Встретил студентов, как ни удивительно, сам Богдан Коваль. Он сидел в столовой и уже доедал телячью отбивную, прожаренную так, что на срезе виднелась кровь.
Выглядел дядька вымотанным, но глаза оживленно блестели. Чем бы он ни занимался последние дни (и, кажется, ночи тоже), дело увенчалось успехом.
— О! Вы уже закончили? — воскликнул он, поднимаясь им навстречу. — Есть хотите?
— Пообедали, — за обоих ответил Ян, за что заработал недовольный взгляд Софии. В Гимнасии действительно была приличная столовая, где кормили вкусно, сытно и не сказать чтобы дорого. По крайней мере, по меркам марочного барона, привыкшего считать каждый солид.
— Все равно присаживайтесь, — махнул рукой Богдан. — Расскажите, как прошли первые дни.
— Ян подрался с каким-то Олельковичем! — тут же сообщила София, глядя на брата невинными глазками, из чего тот понял, что месть за отказ от промежуточного между обедом и ужином перекуса не была отложена в долгий ящик. — Руку ему сломал вчера.