Наследник Седьмой Марки
Шрифт:
Когда большинство учеников покинуло класс, господин Киро жестом попросил Яна задержаться. Дождавшись, когда они останутся одни, лектор некоторое время внимательно рассматривал стоящего перед ним юношу, но ничего не говорил. Эссену такое внимание пришлось совсем не по нраву, но и за рамки приличий оно не выходило. У него сложилось ощущение, что учитель намерен что-то ему сказать, но никак не может подобрать подходящих слов.
Наконец господин Киро заговорил.
— Мне поручили провести для вас дополнительные занятия по моему предмету, сударь. Время у меня есть по четвергам с пяти до семи
В завершение своих слов лектор подвинул к Эссену сложенный вдвое лист бумаги. После чего удивленно поднял бровь, мол, а почему вы все еще здесь?
— Это все, сударь, вы можете идти.
Но Ян не двинулся с места.
— Кто поручил? Почему я должен вам верить? В моем учебном плане нет никаких дополнительных занятий по правоведению.
Молодой человек понимал, что разговаривает с лектором не очень-то вежливо, но безапелляционность последнего — «мне поручили», «есть время с пяти до семи по четвергам», «занятия будут проходить у меня дома» — немного разозлила Яна.
— Боюсь, вам придется внести эти занятия в свой учебный план, молодой человек, — пожал плечами господин Киро. И выложил рядом со списком литературы небольшой каменный медальон с выбитой на нем латинской четверкой. — Вы же не думали, что ваши кураторы оставят вас вниманием в этом прекрасном городе?
Ян протянул руку над опознавательным знаком, пустил в него капельку виты и поймал ладонью выстрелившую из четверки зеленую искру. Медальон был настоящим.
[1] Куафер — высококвалифицированный парикмахер.
[2] Оптион — младшая офицерская должность в имперской армии. Примерно соответствует младшему лейтенанту.
Интерлюдия
Восьмым отделением Имперской Канцелярии Великого княжества Польского Николай Филин руководил пять лет. В глазах руководства он считался хорошим администратором, себя же в тайне от других называл «человеком на своем месте». Он понимал, что дослужился до своего «потолка», точнее даже — до предела собственной компетентности. Вышедший из простых аналитиков, он и на старшего инквизитора не мог рассчитывать, но судьба крутанула хвостом, и он, оставив Прибалтику, стал служить Империи здесь.
Филин никогда не хватал звезд с неба. Не был ищейкой с нюхом и приступами необъяснимого озарения — последнее, к слову, он считал мифом. Работал всегда планомерно, вдумчиво и обстоятельно, полностью соглашаясь с прусской поговоркой о том, что метод бьет класс[1]. Но сейчас он был готов отойти от своего жизненного кредо и не возражал бы, если бы его друг и подчиненный, куда более талантливый инквизитор, выдал что-то, не поддающееся анализу и необъяснимо гениальное. Но ведущее к успешному завершению расследования.
Коваль, впрочем, молчал, не собираясь питать надежду шефа на чудо.
— То есть у нас по-прежнему ничего? — просто чтобы нарушить тишину, уточнил Филин. В ответе он не особенно нуждался. — Месяц, как мы сделали ставку на твое юное дарование. Две недели он торчит в Гимнасии, а у нас по делу по-прежнему ни версии, ни догадки?
Обсуждать расследование
— Ну… Догадки у нас были и до него, — хмыкнул Богдан. — И версии. Так что ты не вполне справедлив.
— Я имел в виду, что за это время мы не стали ближе к разгадке этих загадочных смертей ни на шаг. — Порой Филину было проще нудно объяснить что-то, чем вступать в пикировку.
— Ну, тут да.
— И ты предлагаешь ждать дальше?
— Предлагаю.
— Основания?
— Чутье. Я уверен, что Ян вышел на след. Последние дни он ведет себя очень странно. Мы не очень много знаем о марочных баронах, но я бы предположил, что он начал охоту.
— Олелькович?
Филин вздохнул. Ему не нравилась та легкость, с которой Коваль назначил главным подозреваемым наследника древнего дворянского рода. Не нравилась убежденность подчиненного в том, что малолетний охотник не ошибся. Не нравились последствия того, что неизбежно случится, если Эссен и Коваль окажутся правы. Но еще больше ему не нравилось то, что он ничего не понимал в происходящем, а догадка подчиненного могла наконец хоть что-то объяснить.
— Ян очень рассудительный юноша, — счел необходимым пояснить свою убежденность Богдан Коваль. — Он тщательно подбирает слова, избегает конфликтов, всегда ведет себя так, будто идет по минному полю. Совершенно ясно, что он ощущает себя чужим в этом мире, где адские твари не пытаются убить тебя каждый день. Но он полон решимости научиться в нем жить. И вдруг — конфликт с Олельковичем. Парень его натурально провоцирует, Николай! Сперва унижает его подручного, потом берет под защиту девчонку, которая раньше была подружкой Адама, теперь вот затеял с ней любовь крутить. Все, чтобы вывести Олельковича из себя.
— А может, он не играет? Может, и правда потерял голову? Семнадцать лет мальчишке, мы все в этом возрасте делали глупости. Не унизил противника, а набил морду зарвавшемуся самцу и ощутил себя героем? Да и девчонкой увлекся по-настоящему.
— Она ему интересна только как приманка, — отрезал Коваль. — Я с ним разговаривал о ней — вообще никаких чувств. Делает вид, что смущается, когда разговор о ней заходит, но глаза холодные. Да и действия слишком расчетливые. Франц воспитал достойную смену.
— Значит, считаешь, чутье на Скверну у него имеется? — Филин наклонился вперед и пристально посмотрел на подчиненного. — И он почуял ее у Олельковича?
— Других объяснений я попросту не нахожу. Да и Маришка рассказывала о том, что у Эссенов есть что-то вроде внутреннего компаса на все, связанное с Геенной. Они, как ты понимаешь, это скрывали…
— От Церкви. Понимаю. Святоши, дай им волю, уже объявили бы марочных баронов исчадиями Ада и мутантами.
Коллеги замолчали. Ждать не нравилось ни одному из них, но ничего другого не оставалось. Если у Эссена есть это мифическое чутье, значит, Коваль не ошибся. Рано или поздно мальчишка выведет ищеек на след, тогда и наступит время действия. Лишь бы не было слишком поздно.