Наследник Тавриды
Шрифт:
— Неужели вы не понимаете? Наших там пруд пруди. Что от Этэрии наверху осталось? Одни начальники.
Липранди почесал в затылке. Повезло ему с национальностью. Мать гречанка, отец — француз. Сам русский.
— Стало быть, Морали убили этэристы? — уточнил полковник. — И гнездятся они в катакомбах?
— Я этого не говорил, — всполошился трактирщик.
— Сказали.
— Ответьте мне по всей справедливости, — Михаил Семенович призвал доктора Хатчинсона к себе в кабинет, — что это за болезнь? И есть ли надежда?
Англичанин
— Ваше сиятельство, — осторожно начал доктор. — Александрина весьма слаба. У нее и прежде проявлялись признаки врожденного туберкулеза. Но никогда так сильно, как нынешней весной. Вероятно, зима в приморском городе для нее сыровата. Возможно, лето у моря пойдет на пользу. Но холодные месяцы девочке надо проводить в более сухом климате. Белая Церковь идеальна.
Это был приговор. Значит, каждую осень Лиза будет уезжать от него. И появляться только после наступления тепла. Ведь Александрину она не покинет. Разве на неделю-другую, под присмотр бабушки. Очень тяжело. Но они выдержат. В конце концов, Михаил будет ездить к ним. Только бы не…
— Вы убеждены, что это… чахотка? — Впервые в жизни англичанин видел, чтобы серые глаза графа шарили по его лицу так искательно.
— Я хотел бы обнадежить вас, ваше сиятельство.
Воронцов поднял руку. Он уже овладел собой и не хотел показывать горе.
— Сколько? — Длинные губы наместника плотно сжались.
— Этого вам не скажет никто. Одни условия могут подтолкнуть болезнь. Другие приостановить.
— Условия будут лучшие. — В голосе генерал-губернатора слышалось отчаяние. — Возвращайтесь к своим обязанностям. — Он жестом отпустил врача.
Лиза вошла сразу как только за Хатчинсоном закрылась дверь. Графиня двигалась неслышно, и Михаил понял, что она рядом, только когда жена уткнулась лицом ему в спину.
— Какая пыль! — Граф стоял у окна и смотрел на улицу. — Хорошо, что вы перебрались в Рено.
— Саша почти поправилась. Что тебе сказал доктор?
Михаил помедлил.
— Что летом она может жить здесь. А холодное время… вам придется проводить в Белой Церкви.
— Мы сможем. — В тяжелые минуты Лиза преисполнялась решимости за двоих.
— Я очень виноват перед тобой. — Воронцов не знал, как выговариваются такие слова. — Если бы тогда, в Париже, я мог предположить… Я бы никогда…
Графиня не дала ему договорить.
— Будем терпеть. Это наш крест. Надо нести.
Глава 13
Полу-милорд
Июнь 1824 года. Одесса.
Коляска госпожи Ризнич, не спеша, скатилась с Польского спуска и доехала до конца Платоновского мола. Ее провожали несколько верховых — старые поклонники князь Яблонский и граф Собаньский — выводок пеших почитателей и целая толпа зевак. Первая красавица Одессы покидала город своего триумфа. Непризнанной, не принятой в высшем свете, воспетой Пушкиным и Туманским, нажившей тучу врагов и обожаемой ровно до тех пор, пока корабль, на котором она отправлялась во Флоренцию, не скроется из глаз.
Муж проведал о куртуазных проделках Амалии и, опасаясь, как бы не зашло дальше, отсылал ее на родину под предлогом расстроенного здоровья. Грустила ли она? И да и нет. Здесь было весело. Но весело будет и там. Глупо полагаться на верность молодых людей. Но за горизонтом ее ждала свора таких же жадных до улыбок и веселой жизни гуляк. А главное — красавец князь Яблонский по прошествии нескольких недель последует за ней через Польшу и Германию, чтобы найти во Флоренции. Пушкин был здесь совсем лишним. Но чтобы отвлечь внимание мужа от истинного счастливца, именно с поэтом Амалия прощалась нежнее всего. От него приняла последние стихи и усадила с собой в коляску. Хитрые дочери Евы!
Сверчок то хмурился, то бледнел. У него не было цветов. Тем временем остальные буквально засыпали бутонами набережную. Богини ступают по лепесткам! Яблонский легко взбежал по трапу на палубу. Бросил несколько слов капитану и начал распоряжаться погрузкой. Он вел себя по-хозяйски. Тем временем Ризнич сжимала в руках холодные от волнения пальцы поэта и ласково говорила ему что-то по-итальянски. Не важно, понимал он или нет.
— Неужели вы откажете мне в прощальном поцелуе?
— В самом дружеском. — Амалия хотела коснуться губами лба Пушкина, но тот подставил щеку.
— Ах вы, проказник! — Женщина чмокнула поэта чуть выше скулы. Потом поднялась, подала руку графу Собаньскому и величественно сошла на мол. На мгновение стало видно, как ее длинные ступни коснулись земли. Ноги царицы Савской! Почему гранит набережной не залит стеклом?
Еще пять минут, и она на борту. Кормилица рядом с ней держала на руках ребенка. Никогда больше… Губы сложились в последний поцелуй.
— Мне почему-то кажется, что она скоро умрет, — прошептал Пушкин, беря Туманского под руку.
— Она уже умерла.
Окрестности Алупки.
14 июня Воронцовы отбыли из Одессы на парусной яхте «Утеха». Вообще-то у Михаила Семеновича был пароход, построенный в Лизином имении Мошна. Он именовался «Надежда» и плавал по Днепру, привлекая внимание зевак. Граф вынашивал план перетащить чудовище через пороги и использовать в Херсоне для буксировки барж. Но при первой же попытке предложить путешествие под дымной трубой, опылявшей палубу сажей, дамы вознегодовали. Хоровое причитание с жалобами и оплакиванием туалетов возымело действие. Мужья признали жен отсталыми, но покорились.