Наследник встал рано и за уроки сел… Как учили и учились в XVIII в
Шрифт:
Я могу сказать, что этот отъезд во Францию имел большое влияние на склад моего ума, так как он способствовал моему умственному развитию и еще усилил мою склонность к деловым занятиям. Мой дядя очень интересовался мною и всем, что касалось моего образования, и я могу сказать, что в этом отношении он был для меня настоящим отцом…
Мой дядя, очень заботившийся обо всем, что касалось моего отъезда, снабдил меня отеческими наставлениями, как я должен себя вести, дал мне рекомендательные письма к нашим посланникам в Варшаве и Вене, которые я должен был проезжать, и в особенности горячо рекомендовал своему другу русскому посланнику в Париже графу Бестужеву, попечению которого он меня всецело поручал. Он также дал мне письма в Ригу и к нашим генералам в Пруссию, через которую лежал мой путь…
Простившись с моими родными, я выехал из Петербурга, сколько могу припомнить, 27 или 28 февраля 1758 года. Мое семейство имело ко мне достаточно доверия, чтоб не назначать никакого ко мне гувернера для сопровождения меня до Парижа. Мне шел тогда семнадцатый год, но
Приехав в Вену, я тотчас отправился к нашему послу графу Кейзерлингу, который принял меня очень хорошо и пригласил меня остановиться в его доме, где он уже заранее приготовил для меня комнаты…
Вена, как известно, имеет крепость и была в состоянии выдерживать осады; поэтому так называемый старый город не очень обширен. Впрочем, в нем есть площади, очень красивые улицы и прекрасные здания. В улице, где живет знать, много больших барских домов. Императрица [59] много сделала для украшения города, выстроивши для каждого министра и для каждого министерства очень большие дворцы в близком расстоянии один от другого, что очень облегчает ведение дел. Дворец, в котором живет двор, хотя и велик, но старинной архитектуры. Сверх того при дворе есть великолепная публичная библиотека, очень обширный кабинет редкостей и прекрасная картинная галерея. Казнохранилище, где находятся все коронные драгоценности, также очень интересно. Сверх того в Вене много церквей, воспитательных заведений и училищ, из которых некоторые были выстроены императрицей-королевой…
59
Мария Тереза Габсбург (1717–1780) — императрица Священной Римской империи, эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии и Богемии.
В то время в Вене было два театра и очень хорошая французская комедия. Зала, в которой давались представления, сообщалась посредством галереи с дворцом и часто посещалась двором. Немецкий театр славился великолепными балетами, и я должен признаться, что мне до той поры еще не случалось видеть ничего подобного. Австрийская аристократия очень высокомерна, любит церемонии и этикет и очень чванится роскошью своих обедов. Признаюсь, что в мое первое пребывание в этом городе, несмотря на оказанный мне повсюду хороший прием, мне не понравился господствуюший там тон. Впрочем, женщины там довольно любезны и красивы; но мужчины показались мне неприятными. Я разумею венскую молодежь; что же касается людей, состоящих на государственной службе, то едва ли найдется другая страна, где было бы столько способных должностных лиц, как в Вене…
Из Виртемберга я прибыл в Мангейм, столицу курфирстов-палатинов…
Двор находился в то время в загородном замке Швейцингер, находящемся неподалеку от города: туда вела аллея, которая содержалась в большом порядке. Я отправился туда с рекомендательными письмами к главному министру курфирста, который, испросив разрешение у своего государя, повез меня в замок и представил меня курфирсту и его супруге, и они пригласили меня на обед. При этом дворе был большой порядок, много великолепия и довольно всякого этикета. Курфирст имел репутацию человека сведущего и образованного, любящего литературу и искусства… Главный министр курфирста, которому я был рекомендован, пригласил меня войти в столовую, где ожидали прибытия самого курфирста; я застал там многочисленное общество и увидел накрытый большой стол…
До прибытия курфирста я заметил, что все очень ухаживают за одним пожилым человеком; я спросил имя этого старика и к великому моему удивлению узнал, что это Вольтер. Так как я всегда восхищался произведениями Вольтера, то и был в неописанном восторге от того, что имел случай его видеть. Я пожелал, чтоб меня представили этому знаменитому человеку, и просил у него позволения посетить его после обеда (он жил в замке). Лишь только вошли в залу курфирст и его супруга и лишь только они обменялись несколькими словами с некоторыми из гостей, мы сели за стол; мне пришлось сесть недалеко от курфирста, что мне было очень приятно, потому что это давало мне возможность не проронить ни одного слова из того, что говорил Вольтер…
Чтоб не беспокоить Вольтера тотчас после обеда, я пошел прогуливаться в сад курфирста, а затем отправился в апартаменты этого писателя и приказал доложить о себе. Он тотчас принял меня, много говорил об императрице Елизавете, о ее человеколюбии и об изданном ею при вступлении на престол законе, уничтожавшем смертную казнь; он также говорил мне с восторгом о Петре Великом. Он в то время писал историю этого великого государя; это было мне известно еще до моего отъезда из Петербурга. Мне было также известно, что камергер Шувалов, находившийся с нами в переписке, собирал для отсылки к нему материалы и сведения о Петре Великом. Этот знаменитый писатель много говорил мне о необъятности России и о наших соседях китайцах.
Так как в этот вечер был назначен спектакль в замке, куда он, конечно, намерен был отправиться, то я не счел вежливым долго его задерживать и попросил у него позволения посещать его во время моего пребывания в Мангейме.
Курфирст содержал на свой счет целую труппу французских комических актеров. Я отправился в театр; давали «Магомета», и я заметил, что Вольтер волновался, когда он находил, что
Желание видаться с Вольтером заставило меня провести несколько лишних дней в Мангейме. Каждые два дня я отправлялся на дачу курфирста в театр, на котором давали одни трагедии Вольтера, а после обеда посещал этого знаменитого писателя, с которым проводил один или два часа. Во время моего второго посещения он говорил мне о войне, которую ведут два императорских двора и Франция с прусским королем [60] ; было нетрудно заметить, что он чрезвычайно желал унижения короля. Он сказал мне, что Фридрих хитер, что он обладает большими военными дарованиями и что он имеет искусных генералов, несмотря на то, что потерял многих из них в битве 1757 года [61] . Вольтер еще так недавно вынес большие неприятности во время своего пребывания в Потсдаме, затем подвергся во Франкфурте аресту по распоряжению прусского короля и был жертвою самого грубого обхождения, и эти неприятные воспоминания натурально отзывались в его разговоре. Он вообще много говорил о Фридрихе и передавал мне, что в своих беседах, в особенности за ужином, Фридрих позволял себе дурно отзываться об императрице Елизавете. Я слышал от Вольтера про оскорбления, которые Фридрих нанес нашему Гроссу [62] и которых свидетелем был сам Вольтер. Позднее венценосный поэт помирился с первым из поэтов, и Вольтер до своей смерти поддерживал переписку с прусским королем. Когда я был у него в последний раз, чтоб проститься с ним, он говорил мне о моем будущем пребывании во Франции, хвалил заведение chevaux l'egers, в которое я намеревался поступить, дал мне очень хорошие советы касательно моих будущих занятий и в заключение посоветовал мне, чтоб, проезжая через Страсбург, я повидался там с одним почтенным ученым, который может быть очень мне полезен своими познаниями. Это был г. Шепфинг, к которому он дал мне рекомендательное письмо…
60
Речь идет о Семилетней войне. «Два императорских двора» — австрийский и русский.
61
Вероятно, имеется в виду битва пруссаков с австрийцами 18 июня 1757 г. в окрестностях города Колин. 34-тысячная армия Фридриха II потерпела поражение, потеряв 14 000 человек и 45 орудий. Разгром разрушил миф о непобедимости прусского короля-полководца.
62
Генрих (Иванович) Гросс (1713–1765) — русский полномочный министр в Лондоне (1763–1765).
Я прибыл во Францию через 15 или 16 месяцев после того, как Дамиень [63] попытался в начале 1757 года убить Людовика XV. Это преступление было последствием общего настроения умов в пользу парламентов, уже начинавших довольно открыто вступать в борьбу с двором… В гостиницах, в которых мне приходилось останавливаться и которые очень хороши, хотя довольно дороги, даже жены трактирщиков не говорили мне ни о чем другом, как об их уважении к парламенту, о принце Конти [64] , который, по их словам, был друг народа и защитник привилегий их парламента, и о том, что их доброго короля, который в ту пору еще был любим, все обманывают.
63
Робер-Франсуа Дамьен (Damiens) (1715–1757) — фанатик, совершивший 5 января 1757 г. покушение на короля Франции Людовика XV. Король был легко ранен ножом в правый бок. Дамьена приговорили к смертной казни четвертованием, которая состоялась 28 марта в Париже на Гревской площади. Это был последний во Франции случай казни через четвертование.
64
Франсуа-Луи де Бурбон-Конти (de Bourbon-Conti) (1664–1709) — французский принц крови, военачальник и претендент на польский престол.
Я слушал их, но не противоречил им. Если обратить должное внимание на тогдашнюю склонность в умах разгорячаться и увлекаться, нетрудно будет открыть в ней зародыш того, что случилось впоследствии. Однако в ту пору еще не было речи о чем-либо враждебном к престолу и церкви…
Однако парламенты, и в особенности парижский парламент, приобретали с каждым днем все более и более доверия и уважения в глазах народа. Даже изгнания, которыми их иногда наказывали, были им благоприятны, потому что усиливали народное к ним расположение. Изгнания парламентов, к которым двор прибегал, когда был выводим из терпения оказанным ему сопротивлением, были непродолжительны, потому что законники, адвокаты и прокуроры отказывались от ведения тяжебных дел, так что отправление правосудия приостанавливалось, и король в конце концов снова призывал парламент и даже делал ему в некоторых статьях уступки. Вот в каком положении находилось внутреннее управление Франции во время моего прибытия туда…