Наследник
Шрифт:
«Ну что, пришла пора тиранить мастеров-литейщиков?».
— За усердие хвалю.
Вытерев поднесенной тряпкой испачканные в свином сале пальцы, царевич распорядился:
— Каждую детальку пометить особливо. Затем станки разобрать. Два дня тебе на все.
Подкрепив свои указания блеском десятки новеньких серебряных «чешуек», и уже вполне привычно пропуская мимо сознания все благодарственные бормотания многодетного отца, Дмитрий подошел к маленькой горке разноцветных спиц. Или все же, стержней?
— Запоминай. Разделить эти стержни на части, в двадцать сантиметров каждая.
В тонких детских пальцах тихо хрупнула одна такая «спица», теряя примерно третью свою часть.
— Затем прострогать
Со всеми мыслимыми подробностями объясняя процесс создания карандашей, царевич запнулся всего лишь один раз — при определении диаметра готового продукта. С сомнением покосившись на линейки, потом на монструозный рубанок, а затем и на его меньшую копию, после чего обратив свой взор, полный сомнений, на самого столяра, наследник указал на его правую руку:
— Вытяни вперед. Хм… С твой мизинец.
Как-то по новому оглядев собственный палец, ставший вдруг эталонной величиной, Ефрем мелко-мелко закивал, показывая тем самым, что выполнит очередной урок с превеликой точностью. А малолетний хозяин Особливого амбара еще раз оглядел все его внутренности, с явным одобрением скользнув глазами по верстаку с аккуратно разложенными приспособлениями и инструментом, затем остановил взгляд на недавно сработаном златокузнецами царских мастерских нутромере, и вместо довольной улыбки как-то неопределенно поморщился.
«Сейчас бы ну хоть один штангенциркуль сюда. Самый плохонький, и то на вес золота пошел бы. Да что там золота — алмазов! Эх!..».
Вспомнив все то инструментальне богатство, коим он равнодушно пользовался в прошлой жизни, не ценя его удобства и совершенной быстроты и точности измерений… В общем, настроение сильно испортилось. Резко развернувшись на скошенных каблуках своих полусапожков, Дмитрий покинул зародыш станкостроительного производства царства Московского. Единственное, что могло его утешить, так это мимолетная мысль — о том, что самые совершенные станки мира (ну, пусть пока в виде макетов) находятся как раз у него за спиной, и остальным до таких высот еще тянуться и тянуться. Особенно если он и его потомки не будут хлопать ушами и ротозейничать, допуская до технологических секретов заклятых «друзей» из Европы. Кстати, надо бы подумать, куда перенести из Москвы производство станков. Чтобы и не сильно далеко, и глаз любопытных не было. Вообще!
— Димитрий Иванович!..
Отвлекшись от размышлений, наследник слегка приподнял бровь, глядя на тихонечко окликнувшего его Мишку Салтыкова. Перевел взгляд на комнатного боярина митрополита Макария, и тот немедля согнулся в легком поклоне, без лишних слов намекая на приглашение архипастыря посетить его скромную обитель.
— Ступай.
Шагая в окружении охраны к Чудову монастырю, юный отрок старательно ловил мысль, не менее упорно от него ускользавшую. Примерно на середине пути поймал — и немедля остановился, вновь погрузившись в размышления: как же ему собрать бронзовые детали в станок, и выставить по уровню, не имея того самого уровня? Ни водяного, ни пузырькового. В наличии только агрегат, которым пользовались еще древние египтяне: длинная и ровная (по возможности) линейка, и угольник с отвесом. Далеко не фонтан, но в отсутствии чего-либо иного…
«Ну, положим, водяной я как-нибудь изображу, но работать с ним будет сущим мучением. А насчет второго?.. Надо получить стеклянную капсулу с пузырьком внутри, и ровную, а так же более-менее длинную опорную базу. Кстати, поверочные столы тоже очен-но даже не помешали бы. И как это все изваять? М-да, опять нарисовалась очередная проблемка».
Очнувшись, юный отрок слегка встряхнул гривой, убирая с глаз своевольную прядь, и как ни в чем не бывало продолжил свой путь. Его стража уже давно привыкла,
Спустя почти два часа Дмитрий покинул Чудов монастырь, а вместе с ним и одного из двух своих цензоров и критиков. Первым был отец, но хотя ему очень нравилось творчество сына (над некоторыми баснями даже хохотал до слез!..), окончательное решение по содержимому второго и третьего тома «Сказок» он отдал на откуп иерархам церкви. Вернее, первейшему из них, митрополиту Московскому и всея Руси Макарию. А уж тот постарался, чтобы в как бы былинах да побасенках, измысленных наследником престола, не было даже и тени оскорбительных двусмысленностей. Оскорбительных для православной церкви и царской власти, разумеется — про католиков со всеми ихними сектами (протестантами, кальвинистами да лютеранами) и безбожников-бусурман даже и речи не шло.
Донн, донн, донн-дилинь-дилинь-донн!..
Вот и в этот раз, архипастырь своим привычно-мягким голосом намекнул десятилетнему автору о том, что «Сказ о латыньском попе и работнике его Балде» не вполне хорош. Всем ведь известно, что католические священнослужители дают обет безбрачия… В отличие от выпускников семинарий, кои до рукоположения в сан вполне могли обрести свое семейное счастье. Зачем смущать неокрепшие умы?
Дон-дилинь, донн, донн-дилинь-дилинь-донн!..
В общем, сама сказка осталась, но после легкой корректуры за почетное звание работодателя Балды боролись «Купец Остолоп, по прозвищу Осиновый лоб», и «Жид по имени Давид».
«Симпатии отца явно будут на стороне последнего — недаром ведь батюшка специальным указом запретил торговцам, ростовщикам и прочим деятелям племени иудейского пересекать границу царства, под страхом усекновения ненужного. Макарию же этот вопрос не принципиален — лишь бы исчезли любые намеки на православных попов».
А вот «Приключения Ивана-морехода», судя о всему, застряли у владычного митрополита надолго: очень уж герой там был… Неоднозначный. В огне не горел, в воде не тонул, сабли вражеские об него только и тупились, а стрелы и вовсе отлетали. К злату-серебру был предельно равнодушен (хотя при случае и не гнушался прибрать оное к рукам), зато врагов да разных чудищ-юдищ пластал мечом своим богатырским так, что корабль его большую часть путешествий должен был плыть исключительно по крови. Дважды морехода почти убивали в бою, трижды пытались казнить со всей жестокостью разные там ханы-султаны, один разок изловчились отравить таинственные недоброжелатели, но бравому воину все было нипочем: раны затворились при помощи живой воды, от казней отбили верные сотоварищи, а отрава не смогла пробиться дальше закаленного в долгих путешествиях желудка. Разумеется, ни один подвиг не совершался без предварительной молитвы, да и восьмиконечный православный крест, вычеканенный на зерцале сверхнадежной кольчуги скромного героя (сколько она, бедная, выдержала — никаким цельным латам и не снилось!..) тоже был важной частью его имиджа. Как и горсть родной землицы в нашейной ладанке.
«Интересно будет поглядеть, какие картинки к книге придумают на Печатном дворе».
В общем и целом, первый приключенческий роман Московской Руси производил на мозги неподготовленного читателя действие, сравнимое с двух-трехдневным запоем, осложненным частыми ударами по голове. Одно только описание «визита» в султанскую казну при помощи самой красивой наложницы в гареме, с последующим ограблением оной… Не наложницы, конечно — ее просто забрали с собой, так как она (вот же совпадение!) оказалась полонянкой из Руси.