Наследник
Шрифт:
– Как тетушка? Вот что наипервейшее! – опомнился я, так как о здоровье Елизаветы нужно было полюбопытствовать первым делом.
– Проснулась уже и ждет нас к столу, - ответил Шувалов и указал рукой направление к двери, так как встречал он меня на ступенях заезда экипажей у дворца.
– Петруша! – сказала радостно Елизавета и приобняла меня, целуя в лоб.
– Тетушка, пожалейте девиц, они же плачут по ночам, так как ведают, что их красота никогда не сравнится с Вашей, - решил я начать общение с императрицей с витиеватого комплимента.
–
Я рассказал, умалчивая о некоторых моментах. К примеру, я не говорил про конструкции новой пушки, которые отдал Никите Демидову, не рассказал и о технологии пудлинговых печей, как и о пулях Менье. Про заказы оружия поведал без деталей. Мой рассказ об общении с казаками и степняками, был немного ретушированный, но в целом решения были одобрены, кроме как заигрывания со станичниками в вопросе воли казацкой. Но, на удивление со мной все соглашались, не ругая и не осуждая. Ни слова упрека за своеволие, ни звука о том, что подвергал себя опасности, я готовился к иному. Ждал подвоха, и он не преминул прибыть через сорок минут, после моего приезда.
– Матушка, примчался быстрее ветра, - кланялся тот самый «подвох» в лице Алексея Петровича Бестужева-Рюмина.
– Ваше Высочество, очень рад, выглядите мужем, очень похожи на славного деда Вашего Петра Великого, - извивался ужом канцлер.
– Алексей Петрович, спасибо, так же безмерно рад Вас видеть, и поражен столь ревностному отношению к делам державным, вы, право слово, так спешили, - вторил я канцлеру, при этом остро желая послать его по матери.
– Бестужев, ты уже успел хмельного выпить?
– поморщилась императрица, от канцлера действительно веяло амбре.
– Это вчерашнее, матушка, - ответил он.
– Я еще не отобедала, поспешите решить вопросы, и пойдем откушаем, - проявила нетерпение Елизавета.
– Это мы быстро, матушка, не задержим. И бумага у меня с собой, - Бестужев достал из принесенной им папки три гербовых листа.
Я взял и вчитался. Договор с Данией был написан на французском языке, как и многие иные документы России. Насколько я знал, только при Николае Павловиче документооборот будет унифицирован на русском.
– Отчего я, теряя Голштинию, не получаю ничего? – довольно жестко сказал я, так как в бумагах о выплатах не было ни слова.
– Как же? – расплылся в улыбке канцлер. – Конечно, получите, мы позже обсудим количество серебра.
– Алексей Петрович, я теряю свою родину, пусть уже и считаю себя русским и желаю блага России, но свои активы за просто так не отдаю. Сколько мне причитается и когда люди герцогства со своим скарбом переселятся в Россию, на дарованные мне тетушкой земли? Здесь и сейчас отвечайте, канцлер, - голос мой звучал довольно жестко, чтобы удивить и Шувалова и Елизавету, но те молчали, являя собой зрителей.
– Три миллиона рублей, половина гвардии Голштинии выказала желание переехать к своему герцогу в Россию. И не забывайте, что много населения
– Все оружие герцогства должно быть у меня, или компенсация, четыре миллиона рублей и построенный в Киле линейный корабль с командой. Кроме того, все профессоры университета должны быть расквартированы в России и служить ей, хоть силой привезти их, - определял я свои условия.
– Четыре миллиона, не возможно, датчане согласились только на три с половиной, - отвечал уже Иван Иванович. – Что касается корабля, то команда единственного линейного голштинского корабля и двух шлюпов выразили желание служить во флоте России. Датчане готовят два фрегата и линейный корабль, как откуп за Ольденбург.
– Хорошо, я верю, что это так и есть. Корабли я и сам желал отдать флоту российскому, но оставаться их шефом, есть некоторые задачи, что я мню решить этими кораблями. Деньги доставят в Ораниенбаум, и я подпишу бумаги. Но… - я сделал паузу. – Я не хочу слыть предателем и буду горевать по потере, дам бал на котором представлю полонез, названный мной «Прощание с Родиной». На балу и дамы и кавалеры должны прийти с любым черным элементом.
– Нет, - ответила Елизавета, как все поняли, касательно черного цвета.
– Тетушка, Ваша воля – закон не рушимый, - согласился я, решив, что слухи о черном цвете и запрете его императрицей распространю. Я буду строить образ обманутой жертвы, аккуратно только.
– Вот и хорошо, подписывайте! Завтра прибудет серебро, датчане, в несвойственной им манере, быстро расплатились, - улыбаясь во всю ширь своего рта сказал Бестужев, видимо, в его понятии, он обвел наследника вокруг пальца.
Я подписал, после того, как Шувалов и сама императрица заверили, что деньги действительно будут. Плохо, что в России пока не было банка, как и бумажных денег, чтобы не хранить такое огромное количество металла во дворце. Вот и еще одно окно возможностей, которое нужно проработать.
Вытрясла с меня тетушка и обещание, не тратить такие большие деньги бездумно и особо крупные расходы согласовывать. Я согласился, при этом даже не думая поступать таким образом. В любом случае, львиная доля пойдет на благо России, просто в этом вопросе появляется больше свободы действий, деньги добавляют свободы.
За обедом уже серьезных тем не подымалось, если не считать некоторых намеков Елизаветы, что некоторые девушки столь доверчивы льстивым речам, что теряют голову. Я пропустил это мимо ушей, поедая очень недурно приготовленный суп из голубей и заедая все это сдобным хлебом.
Провожал меня опять же Шувалов, который противопоставил себя Бестужеву и уведомил, что две телеги с серебром, что составило мою долю в деле, уже отправились в Ораниенбаум. В отличие от канцлера, он, якобы, сразу расплачивается, а не ждет завтрашнего дня. Уже спускаясь по лестнице, я все же не выдержал и спросил: