Наследники Ваньки Каина (сборник)
Шрифт:
Самогон?— спросил Клыч.
Он самый.
Документики попрошу!— Клыч решительно шагнул к столу. Извозчики дружно зашевелились, заскорузлыми лапами полезли за пазуху, раздирая негнувшиеся плащи.
В тот же миг грохнулась посуда, брякнул упавший поднос, и, опрокинув входившую хозяйку, на кухню промчался человек в брезентовом плаще и фуражке.
—Сидеть!— приказал вскочившим из-за стола Клыч.— Климов, к дверям. Все равно не уйдет.
Климов, вырвав из кармана шинели револьвер, встал у кухни. Ноздри его жадно впитывали запах жаркого. Сладко закружилась голова.
Во дворе сухо ударили пистолетные выстрелы.
Клыч
Тот промчался мимо кастрюль, издававших немыслимо сытный чад, мимо скамей с нарубленным мясом, толкнул дверь и вывалился во мрак двора. Тотчас треснул выстрел, и Климов уловил огненную вспышку. Стреляли из сарая.
—Селезнев!— крикнул он и отпрыгнул. Опять выстрелили.
—Туты мы!— отозвался Филин.— Обходи его, гада!Из сарая больше не стреляли. Климов двинулся было по двору и тут же наткнулся на телегу. Около мирно жевала лошадь. Климов обошел эту и вторую подводу, сбоку вдоль стены подкрался к сараю. Дверь его была открыта, в черном ее зеве непроглядная тьма. Шагнув еще раз, он наткнулся на кого-то
Филин?— шепнул он.
Селезнев ответил тоже шепотом:
Брать надо!
Опять треснуло. Слышно было, как из стены сыплется древесная труха.
Они дышали друг другу в лицо, у обоих громко стучали сердца.—Как брать будем? — шепнул Селезнев.
У Климова от возбуждения сел голос. Он не мог даже ответить. Надо было принимать решение. Касаясь досок стены, чтобы не потерять дороги, он тронулся вдоль сарая. За углом луна светила прямо в лицо, озаряя серые доски до самых стыков. Довольно высоко над землей чернело окно.
Климов оглянулся — поблизости лежало бревно. Он поднял его, подтащил к стене, осторожно приставил и, обхватив всем телом, стал медленно вползать по нему наверх. Вот и окно. Он ухватился за него, дряхлая рама хрястнула, у самого уха свистнула пуля, и только потом дошел треск выстрела и сразу же повторился, но стреляли уже не в него. Там, внизу, в сарае, шла борьба. Он, упираясь сапогами в сучья, подполз к самому окну и взглянул вниз. Матерясь и хрипя, ворочалась во тьме куча тел. Ничего нельзя было разобрать. Неловко перебросив вперед ноги, он просунул их в окно и спрыгнул.
Перед ним возились трое.
—Петро, где ты? — крикнул он, и в тот же миг кто-то, расшвыряв остальных, вскочил. Не отдавая себе отчета, Климов ударил его рукояткой револьвера, и тот, охнув, осел.
Двое навалились на него, крутя и выворачивая локти.
—Выходи!— прохрипел Филин. Тяжело дыша, они поволокли оседающего бандита к выходу.
У двери в дом уже ждали остальные. Луч фонаря ударил в обросшее широкое лицо задержанного. Тот заморгал, попытался отвернуться.
Здорово, Пал Матвеич,— сказал Клыч.— Достали тебя все-таки.
Ништо,— сказал Тюха.— Пуля на пулю, баш на баш.
В тебе нашей что-то не вижу,— сказал Клыч.
А ты скажи своим легавым, пусть отпустят,— выхрииел Тюха и стал опускаться.— Под ребро пульнули, гады.
Взять!— приказал Клыч.— Климов, позови хозяина.
Тюху поволокли за дом. Климов ринулся было в кухню, но хозяин, отдуваясь и утирая пот, спешил уже сам.
—Начальник зовет.— Климов распахнул перед ним дверь.
Во дворе свистел ветер. Пахло помоями и вылитым в окно самогоном.
—Что, Брагин,— сказал Клыч, поглядывая на луну, — понял, чем дело для тебя пахнет?—По какой статье паяешь, начальник?— Хозяин угрюмо смотрел в грудь Клычу.
—И за незаконную торговлю самогоном, и за укрывательство уголовного элемента.
Оба помолчали. Слышно было, как шумят внутри дома ожившие после ухода сотрудников гости и как шумно дышит хозяин.
Может, избегнуть есть тропка?— спросил изменившимся голосом Брагин.
Избегнуть — нет. Отсрочить могу,— Клыч сунул в карман куртки наган,— а потом, может, суд и скостит по амнистии.
Освети, начальник.
Могу,— Клыч помолчал. Потом посмотрел на хозяина.— И чайную твою до другого раза погожу запирать. Вопрос есть. Ответишь, ходи в козырях.
Ну?— Брагин перестал дышать.
Кто пришил Клембовских?
Не взыщи,— развел руками Брагин.— Не знаю.
Климов,— сказал Клыч,— начнем опечатывать. Ты, Брагин, собирайся.
Побойся бога, начальник,— застонал Брагин.
Кто пришил Клембовских?
Кот,— после долгого молчания сказал Брагин и испуганно обернулся. Никого не было. Только дверь кухни подрагивала от ветра.
Сообщи, когда появится,— сказал начальник.— Климов, пошли.
Глава II
В семь его растолкал Стае.
—Службу проспишь,— сказал он и умчался.
Климов, с трудом продрав глаза, стал собираться. Майское солнце било в окно. По комнате медлительно двигался золотой водоворот пылинок. Дерево подоконника было теплым от падавших лучей. Из распахнутых створок окна широко входил запах цветущего сада и свежевскопанной земли.
Он вышел на крыльцо. Стае бегал по саду, и за ним с лаем носился щенок. Потом Стае стал наклоняться, раскидывать руки и приседать. Каждый день с неумолимой строгостью Стае развивал свое щуплое тело гимнастикой Мюллера. Климов сбежал во двор, размялся, поиграл полуторапудовичком, сохранившимся у хозяйки от былых торговых времен, потом ополоснулся водой из ведра и быстро оделся. Голубая рубашка с галстуком и штатский костюм стесняли его, но костюмы им всем были куплены угрозыском с процентов, полученных от продажи имущества банды Ванюши. Клейн считал, что агент губрозыска должен быть одет, как большинство населения города. А теперь все больше входила в моду штатская одежда, хотя в губкоме, губисполкоме и в некоторых других учреждениях все еще не решались изменить френчу и галифе. Война только что кончилась, да и кончилась ли? На севере добивали Пепеляева. Владивосток лишь полгода как стал советским. Подошел Стае.
Поедим?
Есть что?
Хозяйка в кредит дала.
Пока ели, Стае листал книжку по цветоводству. В последнее время он бредил цветами. Добыл где-то семян и под смешки хозяйки засадил ими угол сада. Не было на свете более рачительного цветовода.
—Мне вчера Селезнев втык сделал,— говорил Стас, жуя горячую картофелину и морщась от ее жара,— говорит, я должен политпросветработу усиливать. А то, говорит, всякие там Гонтари черт знает какую бузу разводят, а мы им отпора не даем.—Не знаю,— сказал Климов,— за что Гонтарю давать отпор. Нормальный парень... А вот Селезнев твой...—Селезнев человек идеи,— перебил его Стас. — А нот Гонтарь и Филин — это точно: сознательности в них не вижу.