Наследники Великой Королевы (др. изд.)
Шрифт:
Я должен был стоя у черты делать выпады, стараясь попасть в центр мишени. Дом Басс продолжая свою трапезу, презрительно поглядывал на меня. Моя правая нога должна была касаться пола одновременно с тем, как острие шпаги касалось мишени. Если нога либо шпага запаздывали хотя бы на долю секунды, он ревел так, будто я причинял ему физическую боль. Конец моей шпаги должен был попадать в самый центр мишени, но при этом прикосновение должно было быть легким как порхание крыльев бабочки. Если мне это не удавалось, на меня обрушивался шквал язвительнейших оскорблений.
— Криворукая обезьяна! — кричал он. — Неужели это так трудно сделать? Вбейте в свою башку, что искусство фехтования требует прежде всего точности, координации и глазомера. Запомните, главное — согласованная работа ног, рук, спины, глаз и мозга, если, конечно, он у вас имеется. Да нет, ни черта у вас не получится, ловкости у вас, как у вьючного мула.
Разумеется подобные сравнения не могли мне понравиться и я уже готов был взбунтоваться, но всякий раз после очередного всплеска эмоций Дирк шептал.
— Да пусть сэр, пусть ругается. Зато он лучший учитель фехтования во всем Лондоне. Стоит потерпеть.
Я смирял свою гордыню и наш первый урок продолжался. Шпага, которую дал мне Дирк, была довольно тяжелая и вскоре мне все труднее и труднее становилось орудовать ею. Рука словно налилась свинцом. Я задыхался, однако мой новый наставник будто не замечал моих мучений, а продолжая свою трапезу, пустился в рассуждения на тему об искусстве фехтования.
— Утверждают, что лучшие мастера шпаги — французы и итальянцы, — ворчливо говорил он, — но это не так. Я родом из страны, которая дала миру непревзойденных фехтовальщиков. Это — Португалия.
Я был удивлен, так как он говорил по-английски без малейшего акцента.
— Вы полагали, что я англичанин, верно? Это показывает, что могут сделать двадцать лет пребывания в ваших проклятых туманах с горлом нормального человека. Признаться, мне в жизни не приходилось видеть таких скверных фехтовальщиков, как англичане. Атака, атака, выпад, коли, руби! Никакой изощренности, полное отсутствие фантазии! Если вы будете заниматься у меня, молодой человек, я сделаю вас первым фехтовальщиком в Англии, уж это-то я вам обещаю. Прилагая минимум усилий вы сумеете парировать любой удар. Что до атаки, то я вас тоже кое-чему научу. Когда я атакую, то сметаю все на своем пути. — Он наконец-то соизволил заметить, что я дышу, как рыба, вынутая из воды. — Можете заканчивать. Выносливости в вас не больше, чем у ходячего трупа.
После этого я стал приходить к нему дважды в день. Рано утром, до того, как в зал являлись прочие постоянные посетители, я упражнялся в прыжках через деревянного коня. Всякий раз, когда я совершал недостаточно высокий прыжок, я цеплялся штанами за его острые уши. Дирк следил за тем, чтобы я делал не меньше сотни прыжков. Что касается приземления после прыжка, то здесь требования Дирка изменялись. Я то должен был приземлиться на кончики пальцев и так неподвижно замирать, то прыгать влево или вправо. Дирк постоянно увеличивал высоту коня и под конец мне приходилось прилагать все силы и всю ловкость, чтобы преодолевать препятствие. Кроме того, каждое утро он заставлял меня делать по двадцать, а затем по тридцать и сорок кругов по залу. Причем бегать я должен был на носках. Если же я нечаянно касался пола пяткой, немедленно следовал строгий окрик. Это должно было развить у меня «пружинистость и резкость». Время от времени Дирк ставил меня у стены и я должен был касаться камня всеми частями тела попеременно: «Голова, плечи, зад, бедро, голень, пятка», — командовал Дирк. «Это научит вас держаться прямо», — говорил он.
Дом Басс, имя которого как я узнал было Себастьян де Вагес, по утрам никогда не появлялся в зале, так как любил поспать. Зато совершенно непонятно было, когда спит бедняга Дирк. Он находился в зале до самого его закрытия и встречал меня утром, когда там еще никого не было. Он делал все — подметал полы, готовил еду, бегал по поручениям появлялся сразу же, как чертик из табакерки, как только Дом Басс сидя в своем удобном кресле кричал.
— Эй, Дирк, ленивый дьявол!
Вечерами я практиковался со щитом — мишенью. В течение целой недели. С каждым днем Дирк отодвигал щит назад на дюйм — два. В конце концов мне приходилось едва ли не распластываться на полу, чтобы дотянуться до мишени. И если мне не удавалось быстро и ловко возвращаться в исходное положение, великан-португалец громовым голосом выкрикивал свое любимое оскорбление, сравнивая меня с ходячим трупом.
Я был счастлив, когда мы наконец занялись изучением и отработкой подготовительных движений к схватке. Мне показали оборонительную стойку, как надо наступать отступать, делать выпад. Мне показалось далее, что я начал проявлять кое-какие способности, во всяком случае в исполнении некоторых элементарных приемов, таких к примеру, как отход, я превосходил Дирка в скорости. Это стало очевидно, когда мы начали отрабатывать отражение удара, контратаку и другие приемы.
Однажды мне удалось довольно ловко отбить терц Дирка, и я не без самодовольства улыбнулся. К несчастью эту улыбку заметил Дом Басс. Он поднялся со своего кресла.
— Сейчас я сам займусь с ним, — бросил он Дирку, беря свою любимую шпагу со стойки у стены.
Я чувствовал себя на седьмом небе. Наконец-то я смогу скрестить шпагу с таким признанным мастером. Я полагал, что за последнее время сделал неплохие успехи и сумею произвести на португальца благоприятное впечатление.
Моим надеждам, однако, не суждено было осуществиться. Дом Басс атаковал меня сразу. На меня будто ледяной шквал обрушился. Я с трудом устоял на ногах, ослепленный сверканьем шпаги. Я чувствовал себя таким же беззащитным как ребенок с прутиком, стоящий перед разъяренным тигром. Потом я ощутил как дернулась у меня кисть. Шпага вылетела у меня из руки и медленно описав дугу, упала на пол в десяти футах от меня.
Дом Басс громко хмыкнул и отдал свой клинок Дирку, который снова поставил ее на стойку. Он опустился в кресло и велел Дирку подать ему огня, чтобы раскурить трубку.
— Это отучит вас от излишнего самомнения, — сказал он. Он затянулся несколько раз, а потом добавил. — Слишком уж самодовольным вы выглядели. Черт побери, да я управляюсь с тремя такими молодцами, как вы одной левой рукой и с завязанными глазами!
Я читал целыми днями. Снова установилась теплая погода, и то обстоятельство, что я не мог выходить на улицу очень раздражало меня. Когда я уставал от книг, то подходил к окну и наблюдал за жизнью города, которая бурлила внизу. Однажды я увидел, как мимо наших дверей двигается не очень-то веселая процессия. На спине худой клячи лицом к хвосту сидел мальчишка-ремесленник. Он был привязан к седлу. Впереди и позади лошади, оттесняя с улицы толпу, шла стража. Госпожа Уитчи объяснила мне, что мальчишка был пойман в ночь празднования победы в тот момент, когда он швырял камни в окна испанского посольства, и теперь он будет принародно бит кнутом в Черринг-Кроссе. Вот такой король нам достался! Он приказывает наказать своего подданного, чтобы угодить наглому и хитрому испанцу!
В один прекрасный день госпожа Уитчи, топоча каблучками и приподняв свои юбки так, что видны были ее лодыжки, удивительно стройные для столь пышнотелой дамы, поспешно поднялась ко мне. Я уже имел возможность убедиться в том, что сия дама весьма гордиться этим своим достоинством, но сейчас я мог бы поклясться, она начисто забыла об этом. Она была ужасно напугана.
В городе опять появилась чума! Возвращение теплой погоды привело к возобновлению страшной болезни в лондонских трущобах. Уже сообщали о дюжине случаев заболевания. Подбородок моей хозяйки подрагивал, когда она рассказывала мне об этом. Ни в коем случае не должны мы выходить на улицу. Прежде чем открывать окна, чтобы проветривать комнаты, нам следует класть в уши руту, а в нос полынь. К счастью у нее в доме достаточные запасы розмарина, который является лучшим средством от этой заразы. Она распорядится, чтобы в моей комнате все время стояла чаша с розмарином, и я мог бы постоянно нюхать его. А ночью у моего изголовья служанка будет ставить еще одна чашу. Я слышал слишком много историй о том, что случалось, когда чума простирала над городом свои ужасные костлявые руки, и разумеется не возражал против всех этих мер предосторожности.