Наследники Великой Королевы (др. изд.)
Шрифт:
Мне потребовалось четыре дня, чтобы уладить все дела с нашим марсельским агентом, человеком чрезмерно разговорчивым, который совершенно не умел ценить время.
Я нервничал по поводу задержки, но по крайней мере получил возможность приобрести приличную одежду. Когда на пятый день я наконец смог отправиться в путь, в мои сидельные сумки был аккуратно упакован великолепный костюм. На мне был красивый коричневый плащ, голову украшала высокая бобровая шапка с плюмажем и золотой застежкой. Одна только шляпа обошлась мне в целых пять соверенов.
Лошадь мою звали Саладин [51] , хотя это имя ей совершенно не подходило — серая лошадь отличалась спокойным и послушным нравом. Эти особенности характера, а также неторопливая и нетряская рысь была как нельзя более кстати для такого неопытного наездника как я. Первые два дня я предоставил ей самой определять скорость нашего передвижения вперед. В результате, за это время я вполне приспособился к ней и уже отваживался пришпоривать ее. Теперь она шла довольно быстрой рысью, и я был весьма удивлен тем, что добрался до Парижа так и не нагнав сэра Невила и его спутников.
51
Саладин — султан Египта, в 1174 вторгся в Палестину, разгромил войска крестоносцев и захватил Иерусалим.
Мысли мои так были заняты обрушившимися на меня в последнее время несчастьями, что я почти не замечал красот окружающей природы. Думал я почти исключительно о Кристине и матери. Я отдавал себе отчет в том, что передо мной расстилалась удивительно красивая страна. Воздух Прованса был пронизан негой и покоем. По сравнению с пеклом африканского побережья этот уголок Франции казался настоящим раем. Однако подобные мысли посещали меня лишь на мгновения. Всем сердцем я стремился домой. Как можно скорее. Не теряя ни минуты. Тем не менее я не мог не заметить, что люди здесь живут зажиточно и счастливо и дружно хвалят своего великого короля. Генрих IV в их глазах был божеством. Им нравилось в нем все: его гасконская бравада, его простые вкусы. Их восхищали даже его любовные победы. Как сильно все здесь отличалось от ситуации в Англии!
Мне очень полюбилась французская кухня. Поначалу я с некоторым сомнением смотрел на омлеты, спрыснутые бренди и рыбу, приготовленную в различных соусах, но отведав эти блюда, убедился в их поистине изысканном вкусе. Великолепны были и французские белые вина. Король Генрих как-то сказал, что главная его цель — добиться, чтобы по воскресным дням в горшке у каждого крестьянина варилась бы курица. Со своей стороны могу смело свидетельствовать; при желании французский крестьянин в воскресенье мог полакомиться не одной курицей, а двумя.
Тем не менее Париж разочаровал меня. Джон был прав — этому городу недоставало мужественности, он был каким-то женственным, изнеженным, не то что Лондон. Люди здесь были одеты франтовато и вычурно. Манеры их отличались жеманностью, речь чрезмерной экспрессивностью. Пробыл я здесь недолго. После великолепного обеда, я немного прогулялся по городу и за десять пистолей (это составляло три шиллинга) купил слегка потрепанный том Истории Байярда со множеством гравюр на дереве. Это приобретение немного компенсировало то разочарование, которое я испытал при знакомстве с великим городом.
В Кале я прибыл в середине дня. Несмотря на все свои заботы и требования, я ощущал прилив сил. Ведь я был уже так близко от цели своего путешествия. Стоял один из тех великолепных дней конца лета, когда лучи солнца пригревают еще как следует, но в воздухе порой уже чувствуется легкое дыхание осени. За проливом на горизонте маячила земля. Это была Англия. Я пересек канал и очутился в старом городе. На англичанина Кале навевал не очень приятные воспоминания. Ведь это был последний клочок континентальной суши, который мы потеряли. Но сейчас, предвкушая близкое свидание с родиной, я об этом уже не думал.
Я остановился на старом постоялом дворе. Казалось, он стоял здесь еще в те времена, когда король Эдуард впервые водрузил английское знамя над Кале. Пока хозяин жарил каплуна мне на ужин, я вышел на воздух, намереваясь немного прогуляться по городу, но за ворота я так и не попал. Во дворе я увидел покрытую пылью карету. Около нее стоял конюх и лениво плескал на нее воду. Мне пришло в голову, что путники, путешествовавшие с такой скоростью наверняка собирались пересечь Ла-Манш. Я опустил пистоль в ладонь конюха.
— Англичане, — буркнул он в ответ на мой вопрос. — Мужчина и дама. Господин очень важный, а дама… ах, месье, вы бы только посмотрели на эту красотку!
Судя по этому описанию я понял, что наконец-то нагнал сэра Невила. Я повернул в дом. Какое-то инстинктивное чувство подсказывало мне не оставлять бумаги в моем саквояже без присмотра. Хозяин постоялого двора подтвердил мои опасения. Джентльмен, сообщил он мне, очень спешил. Он только переоделся и принял ванну перед тем, как проследовать на судно, идущее в Дувр. Вообразите месье, принять ванну для того, чтобы сесть на корабль и отправиться в морское путешествие! Две служанки уморились таскать горячую воду для его ванны. Неужели английским джентльменам для того, чтобы помыться нужно наливать ванну до краев?
Убежденный, что это был Мачери, я приказал сервировать мне ужин наверху и стал подниматься по лестнице.
Навстречу мне спускалось прелестное видение. Шелестящее платье нежно-голубого цвета, ножки в сафьяновых розовых башмачках изящно переступавшие со ступеньки на ступеньку. Это была молодая немка. Шейка ее была украшена кружевной рюшью. Она улыбалась мне приветливо, как старому другу. Очевидно, она уже немного овладела языком, на котором с нею общались ее двое последних любовников, ибо на ломаном английском сделала какое-то замечание по поводу превосходной погоды.
— Вы направляетесь в Англию? — спросил я, и тут же пожалел, что задал этот вопрос. На ее лице немедленно появилось страдальческое выражение и на меня обрушился целый поток фраз на ее родном немецком. Я попытался было встать и уйти, но ее глаза молили меня остаться. Время от времени она вставляла слово на английском и часто переходила на французский (объяснялась она на нем довольно скверно). Из всего этого словесного потока я понял, что она очень нуждается в помощи. Сам не знаю, как это получилось, но вскоре мы уже сидели в амбразуре окна. Я не давал никаких распоряжений, но вскоре хозяин заведения почтительно кланяясь появился рядом, держа в руках бутылку превосходного очень дорогого вина и принялся ее откупоривать.