Наследники Земли

Уильямс Шон

Юэй не ждал исчезновения «Мантиссы-А» во внепространстве. Он был в движении и выполнял пугающее по сложности поручение Практика.

Первой его задачей было избежать свидетелей — то есть уйти от мест, в которых присутствовала обслуга самого Практика. Сделать так и при этом остаться незамеченным, оказалось нелегко. Юэю пришлось миновать ряд тесных и полных народа помещений с освещением желтого спектра — они казались слишком темными для его глаз, уже адаптированных к обстановке человеческого общества. Десятки голосов окружали Юэя со всех сторон, создавая напряженную и даже смущавшую гонца обстановку. К тому же ослабленное гравитационное поле позволяло обслуживающей команде располагаться на стенах и на

потолке, а у наблюдателя это создавало впечатление, что ими забит каждый кубический сантиметр пространства.

С чего бы это вдруг мои собственные братья стали казаться такими чужими?— вдруг спросил себя Юэй, строя вопрос в повествовательном стиле, более характерном для людей, нежели Юлов. — И когда это я перестал быть одним из них?

Выражение этой мысли — гримаса, рефлекторно схваченная движением лицевых хитиновых щитков, — удивило его самого, так уже бывало, и даже часто в минувшие дни. Ноги Юэя и раньше были длинными, теперь же они обладали особой гибкостью, заведомо большей, чем та, что полагается для простой ходьбы. Лицо всегда представляло маску, и выражение этой маски легко читалось им самим; точно так же он мог легко прочитать мысли на лицах других Юлов — с той лишь разницей, что его собственная маска, наоборот, скрывала, какая именно личность за ней находится.

— Кто я?

Эти слова относились к нему самому, наблюдающему за движениями собственных лицевых пластин.

— Ты новый, самый новый из всех, — так отвечал Практик. — Твои возможности выше, чем у остальных. И все это дал тебе я, потому что знаю: придет день, когда найду им новое применение.

— Наверное, в таком же деле, какое мне предстоит сейчас? — спросил Юэй.

— Совершенно точно, — подтвердил Практик.

— А почему именно сейчас?

— Я только что открыл довольно странную для себя вещь — чувство моральной ответственности, и теперь просто вынужден предпринять определенные действия.

Юэй следовал указаниям Практика совершенно буквально. Как конъюгатора, его не мог задержать никто. Более того, в его адрес вообще не могло возникнуть никаких вопросов. И хотя личность конъюгатора при любых обстоятельствах не подвергалась точной идентификации, в дополнение ко всему у Юэя имелись тайные химические «закладки», приводившиеся в действие при помощи обновленных желез подкрылий и надежно предохранявшие его от разоблачения теми, кто должен был следить за всеми Юлами. Он двигался один, имея возможность прохода повсюду внутри вновь созданной структуры «Мантиссы-А». Когда же этот конгломерат сверхсветовых кораблей отправился сквозь внепространство к месту своего назначения, все дальше от того крошечного «пузырька» пространства, который получил от человечества название «изученный космос», Юэй наконец продолжил путь к самому сердцу истинного убежища его вида. Он знал: там, невидимое и не известное никому, кроме конъюгатора, лежит и сердце его покровителя — Практика. Огромное, как и вся возведенная над ним конструкция, оно бьется, неторопливо и размеренно, отмечая течение вечности и наполняя всякий из своих пульсов многими часами, строго отмеряя ритм каждого из них.

Огромное, — думал Юэй, — и такое хрупкое…

По довольно запущенным коридорам он добрался до лежавших в фундаменте емкостей, хранивших и запасы питающих Практика устройств, и другие приспособления, разработанные специально для поддержки функций этого массивного существа. В отличие от Юлов, достигших совершенства биомеханики задолго до появления Прядильщиков, Практик был ограничен своей биологией. Он питался и испражнялся; время от времени он спал. Наконец, у него бывали разные настроения. Истинная биологическая природа Практика являлась большим секретом, но все знали о его уязвимости — о тех именно свойствах, которых сами Юлы лишились многие тысячи длинных циклов назад. Практик мог уставать, иногда был подвержен невольным капризам и, вероятно, однажды он мог и вовсе умереть.

Секция «Мантиссы-А», в которой оказался Юэй, была тесной и чересчур нагретой, дышалось здесь тяжело из-за чрезмерной влажности. Единственным источником света были длинные клейкие нити, целыми прядями свисавшие со стен и потолка здесь и там. Когда Юэй проходил мимо, часть нитей приставала к его коже; прилипнув, они отрывались от своего прежнего места и, волочась за ним, постепенно угасали, становясь серыми. Он даже не пытался освободиться от этой бахромы. Нити были прохладными и напоминали Юэю о лечении, полученном после ранения в битве при Бейде. Он тогда залечивал свои многочисленные раны в абсолютной и блаженной тишине. И такая изоляция казалась Юэю более чем приятной — после ужаса пережитой схватки.

Обращаясь назад именно сейчас, вновь размышляя о той битве, Юэй начинал чувствовать некую неуверенность. Нынешнее противостояние Двуличию шло вразрез со всем, чему он научился раньше. С того времени, как он только освободился от своего кокона, Юэю всегда приходилось следовать за всеобщей линией уклонения, свойственной представителям его вида. Они следили за раздачей Даров, происходившей впереди волны их миграции, и потом забирали то, что считали подходящим для себя Практик и Согласие. Спад волны миграции они отмечали маркерами смерти — последние «подарки» цивилизациям, не сумевшим выжить. Ока Двуличия следовало избегать любыми способами. Привлечь внимание значило встретиться со смертью. Никогда за все долгие циклы своей миграции не случалось еще Юлам/Гоэлам вступать в конфронтацию с куттерами — этими страшными орудиями ярости Двуличия. Никогда — до того момента, как Фрэнк/Эксфорд принудил их сделать это.

Когда лишенные даже собственных тел люди вмешались в жизнь Юлов/Гоэлов, последним пришлось получить уроки, о существовании которых они прежде не ведали. Предательства — от Фрэнка/Эксфорда, морали — от Кэрил/Хацис…

— У человечества есть свои концепции — например, альтруизм или сострадание, — с такими словами Кэрил обратилась к Согласию в поисках помощи для своих соплеменников. И еще она сказала: — Люди, несомненно, умрут, если им придется защищаться в одиночку.

— Мы поможем вам, учитывая сложившуюся ситуацию, — так ей ответили Юлы.

Про себя Юэй добавил:

Было бы еще правильнее сказать им так: помощь Юлов будет зависеть от степени реальной опасности. Любая щедрость имеет свои границы, а наш народ хорошо знает пределы собственных возможностей.

Теперь, вновь возвращаясь к тому диалогу, он все еще готов подписаться под сказанным. Просто сейчас Юэй не считал это истиной в последней инстанции. Тот же Эксфорд — он стер однажды всякие барьеры возможного, заставив Юлов войти в смертельную схватку — причем без малейших шансов на их собственный выигрыш. Тем не менее и тогда удалось кое-чего достичь: они остались живы. Оставался еще один вопрос: не было ли это заранее предопределено той силой, которую люди иногда именуют судьбой или какой-то там «правдой».

Иногда подобные перемены бывают жестокими — ну, что же делать, такова жизнь. А какой была бы цель их общего выживания сейчас, в случае если один из участников процесса был бы уже мертвым?

Незаметно Юэй оказался в сужении трубы, по которой пробирался. Протиснувшись вперед еще немного, он обнаружил, что стенки трубы словно сделаны из живой плоти. Вскоре пришлось карабкаться на четвереньках, помогая себе руками и время от времени чувствуя, как надкрылья вздрагивают от ударов комков влажной слизи, падающих сверху. Окружающая поверхность постоянно резонировала, откликаясь на низкочастотную, идущую откуда-то извне вибрацию. Юэй чувствовал непроизвольные судороги, захватывавшие и его тело; они напоминали перистальтику и беспокоили Юэя больше всего остального, вызывая понятное опасение быть раздавленным или попросту лишиться возможности сделать вздох.