Наследство дядюшки Питера
Шрифт:
Наконец из переулка напротив показался Шильников в сопровождении Павла и лейтенанта Краснова. Шагах в десяти за ними коновод вел в поводу коней.
— Большое спасибо, товарищ лейтенант, — произнес Шильников, когда они приблизились к воротам. — Можете возвращаться.
Павел приветливо попрощался с лейтенантом и, с улыбкой глядя, как тот, кончиком сапога поймав стремя, легко вскочил в седло, вполголоса произнес:
— Ловок, наблюдателен, находчив. Наш полковник так бы в него и вцепился.
— Да-да, — рассеянно отозвался Шильников, распахивая калитку. — Пойдем, мы и так задержались, изучая следы на дамбе.
— Ох и сухарь же ты, Алексей Михайлович, — вздохнул Павел.
Шильников не ответил. Он подошел к похрапывавшему на скамье сержанту и тронул его за плечо. Однако разбудить толстяка было не так-то просто. Завозившись на скамейке, сержант поправил сползшую на лицо ушанку и повернулся спиной к надоедливым посетителям.
Рассерженный майор нагнулся снова и встряхнул его, на сей раз без особой деликатности. Только тогда сержант открыл глаза, нахмурился, но, разглядев перед собой начальство, все же поднялся и неторопливым жестом расправил складки на шинели. На красном лице его, несмотря на прохладную погоду, блестели бусинки пота.
— Полковник отдыхает, — ворчливо сообщил он. — Под утро только с совещания прибыл, а тут еще и гости пожаловали…
— Доложите о майоре Шильникове из штаба армии, — приказал Павел.
Надо отдать должное строптивому сержанту: упоминание о высоком штабе не произвело на него особого впечатления. Он переступил с ноги на ногу, вытер рукою пот со лба и поинтересовался, не желает ли товарищ майор побеседовать с неким капитаном Щукиным.
— Два шага отсюда, — добавил он. — Провожу, если надо.
— Прекратите разговоры, — строго сказал Шильников. — Доложите немедленно.
— Есть, доложить немедленно, — не без вызова повторил упрямый толстяк и скрылся в доме.
— Знаешь, как наш старый приятель Дитрих аттестовал полковника Панченко в одном из своих донесений Шернеру? — кивнул в сторону коттеджа Шильников. — «Гостеприимство, доверчивость, благодушие».
— Во всяком случае, последним качеством полковник, как видно, обладает в избытке, — усмехнулся Павел. — И подчиненные его неплохо изучили характер своего начальства. Этот сержант…
Павел не договорил. Дверь распахнулась, и на пороге появился сержант, смертельно бледный, перепуганный.
— Товарищ майор, — пробормотал он и запнулся. — Там… С Ильей Григорьевичем…
Не дав сержанту договорить, капитан Цапля решительно отодвинул его с дороги и устремился в дом. Все бросились следом.
Маленькая прихожая вывела в светленькую, окнами в сад, угловую комнату. Веселые, ярко-зеленые обои, цветные гравюры на стенах, миниатюрная бронзовая люстра, буфет в углу, заполненный красочным фарфором и хрусталем, — все производило какое-то уж очень нарядное, праздничное впечатление. И тем более странной, неуместной казалась здесь грузная фигура полковника, в мрачной неподвижности застывшая в кресле у стола. Его большая седая голова лежала на белоснежной скатерти, рядом с пустым стаканом. Другой стакан, откупоренная бутылка и блюдо жареной рыбы стояли тут же.
Павел осторожно приподнял полковника за плечи.
— Мертв, — кратко резюмировал он.
— Умер? — проговорил кто-то за спиной у Сергея и, обернувшись, он увидел сержанта, задержавшего их в дверях. Толстяк несколько оправился от первого потрясения, но лицо его продолжало сохранять выражение растерянности и испуга.
Кивком головы капитан подозвал сержанта к себе.
— Как вас зовут?
— Степан Федосеич… Мосин Степан Федосеич… — запинаясь ответил тот.
— Вот что, сержант Мосин, — проговорил Павел. — У вашего начальника случались сердечные приступы? — и когда Мосин, не сводивший глаз с мертвеца, отрицательно покачал головой, добавил: — Кто был у него последним?
— Да капитан этот, из инженерной бригады. На мотоцикле прикатил. Когда уходил — передал, что Илья Григорьевич наказал не беспокоить…
— Нужно срочное медицинское заключение, — заметил Шильников, до сих пор сосредоточенно осматривавший комнаты.
Павел кивнул.
— Знаете, где санчасть? — спросил он Мосина. — Отправляйтесь на нашей машине и привезите майора Стаховского.
Цапля написал несколько слов на вырванном из записной книжки листке и протянул сержанту сложенную вдвое бумажку:
— Майору Стаховскому, если его не будет — заменяющему его врачу. Больше никому ни слова… Впрочем, лучше это сделать Онуфриеву: ваш вид говорит красноречивее всяких слов. Вы покажете дорогу и останетесь в машине. Повторяю — никому ни слова. Ясно?
— Ясно, — через силу выдавил из себя сержант.
Павел с сомнением глянул на него, отобрал записку и передал ее Сергею:
— Объясни сам все Онуфриеву. И скажи, чтобы быстро!
— Есть, — ответил Сергей и, тронув за рукав сержанта, продолжавшего стоять в каком-то оцепенении, вышел с ним к машине.
Когда он, передав приказ, вернулся, офицеры заканчивали осмотр комнаты. Стараясь не помешать им, Павел остановился в дверях. Судя по всему, ничего заслуживающего внимания обнаружить здесь не удалось. Только подойдя к буфету, Цапля сразу заинтересовался синим флакончиком, стоявшим рядом с нераскупоренной бутылкой вина.
— Пуст, — заметил с другого конца комнаты Шильников, и Сергей понял, что флакон давно уже обратил на себя внимание майора.
— Быть может, это и есть?.. — высказал предположение Павел.
— Не будем пока гадать, — отозвался Шильников. — Слово сейчас за медициной.
Он присел на стул у окна и погрузился в размышления. Капитан Цапля последовал его примеру.
Наступило молчание, и Сергей видел, как трудно сдерживать себя Павлу. Нетерпеливой, деятельной натуре его друга было невыносимо всякое промедление, в том числе и вынужденное.